Врачи кое-как "слепили" изуродованное выстрелами лицо Рюмина. Прощание с покойным проходило в актовом зале университета. Приехали губернатор и мэр города. Шлыков с короткой речью выступил на кладбище.

Григорий никогда не думал, что ему будет так невыносимо тяжко стоять у гроба Рюмина. Это было поистине ни с чем не сравнимой пыткой. У него дрожали колени, кружилась голова. Казалось, что бывший "командор" все время подмигивает и злорадно морщится. Он точно слышал его ехидный шепот: "Убийца, убийца! Ты убил меня, ты!…" Григорию перед выносом тела из актового зала стало совсем невмоготу, его шатало и тошнило. Извинившись, он вышел в коридор и оперся рукой на подоконник. Все, кто видел это, считали, что Парамошкин очень тяжело переносит смерть лучшего друга…

После похорон Парамошкин заметался. Понимал, что следователь время попусту тратить не будет. Григорий боялся, что схватят Красавина или наболтают чего охранник с водителем. Как же быть? Что делать?… Он узнал, что охранник сидит в СИЗО — может, специально посадили, чтобы выбить из него признательные показания? А он ведь о многом знает, да и водитель тоже. Парамошкин не находил себе места.

Убрать обоих? Но как? Кто это сделает? Денег-то он не пожалеет. Надо связаться и поговорить с Ястребом…

Организовать встречу мог только Грошев, и Парамошкин ждал его допоздна, но дождался. Вышел из-за угла без всяких шуточек, не до того было. Разговор был короткий: Грошев уже знал, что Рюмина грохнули. Братва не могла понять, кто же это сотворил. А с Ястребом он свяжется завтра же, хотя и сомневается, пахан на "мокруху" не пойдет. Но может, и уломают вместе… Парамошкин сунул Грошеву пачку денег, и тот зашевелил мозгами гораздо быстрее.

— Буду просить, — пообещал, хотя и не очень уверенно.

Кондратьев согласился на встречу с Парамошкиным не сразу, но Грошев упросил. Помогло, что раньше встречались. Договаривались в "джипе" пахана. Охрана прогуливалась неподалеку.

— Так что за проблема? — спросил Кондратьев.

— А разве он не передал? — сказал Парамошкин, кивнув на Грошева.

— Его дело нас свести, а решать мне.

— Если так, то прошу, Виктор… Забыл, как ваше отчество?

— Не надо, давайте без отчества, — поморщился Кондратьев.

— Хорошо-хорошо… — Парамошкин волновался. — Прошу, значит, помочь провернуть одно щекотливое дельце…

— Что за дельце?

— Ну-у, в общем-то, убрать надо кое-кого, — замямлил Парамошкин. Ему было стыдно, боязно, готов был сквозь землю провалиться, но кое-как объяснился. Кондратьев слушал, не перебивая. Грошев в разговор больше не встревал.

— Да это не дельце, а целое дело, вернее даже два, — покачал головой Кондратьев. — И за такие дела можно с ходу туда загреметь. — Ястреб скрестил четыре пальца.

— Заплачу, не пожалею…

— Еще бы, за такое да жалеть… Не-ет, однако, не пойдет, тем более одного, говоришь, уже в СИЗО упрятали! Да и не мой это профиль. Если б даже и хотел помочь, у меня для такого дела исполнителя не найдется. Не тот профиль, понимаете, не тот. Тут нужен ас, господин Парамошкин.

— Так что нет, нет и еще раз нет. Помните, как пословица гласит: и рад бы в рай, да грехи не пускают. — Виктор Кондратьев знал немало пословиц и в разговорах их иногда вворачивал.

— А может, мне… это самое… попробовать? — попытался как-то сгладить напряженную атмосферу Грошев. Но пахан его тут же осадил: — Одна попробовала, да сам знаешь, что из этого вышло.

Нет, никакие уговоры на него не действовали.

"А-а, че-ерт! — выругался про себя Парамошкин.