— А дома — что дома? У тебя дома, слава Богу, все нормально. У твоей Наташи как ни спросишь — все хорошо. Говорю жене: вот с кого пример бери: двое детей, мать престарелая, сама на работе вкалывает, и всегда — без проблем. Ты ведь дома почти не бываешь, она от тебя, наверно, уже и отвыкла?
— Ничего, привыкнет, дело поправимое, — рассмеялся я и взял у него чашку с чаем. — Ага, ага, давай, а то в поезде не чай, а… Надеюсь, на заварку не поскупился? О-о, как хорошо! Ой спасибо, друг, ой уважил!…
— Да, вот что еще. Сережка твой мою Маринку на велике катает. Мы с женой испереживались, говорим Маринке — прекрати с ним кататься, а она не слушает. Надо же было Сидорову велик ему купить!
— Ну, тут я не виноват, — пожал я плечами. — Марина не моя дочка… А кто знает, может, когда-нибудь и породнимся. Но это ж еще не скоро!
— Ха, и тут вывернулся, ловко это у тебя получается! Хитрый ты, ну и хитрый, умеешь выкручиваться. Недаром сибирский вор в законе тебе доверился.
— Стоп! Откуда знаешь? — изумился я.
— Во сне приснилось, сны вещие мне в последнее время снятся. — Он сполоснул чашку и отщелкнул задвижку на двери.
— А ведь ты, Алексей, попал в десятку. Ладно, раскрывай пошире уши и закрой рот…
И чем больше Терехов меня слушал, тем радостней светились его глаза.
— Ну и везет же тебе! — воскликнул, не сдержавшись. — Я ведь сказал просто так, — помнишь, перед отъездом говорил, что встретишься с Философом. Ай да Максимов! А Попову-то какая подножка, ну и ну! Ему, значит, Философ не открылся, а тебе доверился. Горжусь тобой, ей-Богу, горжусь! Сибирский вор в законе поверил каменогорскому сыщику, надо же!
— Попову позвоню и извинюсь. Он ведь пока ничего не знает, я даже заезжать к нему не стал: времени было в обрез и полно неясного. А он стал бы упрашивать остаться, сам знаешь. Может, я не прав, как считаешь?
— Думаю, прав. Только надо вначале самим определиться, а потом уж звонить, не обидится. Ну что, пошли?
— Это куда?
— К шефу твоему, Грузнову, пока куда-нибудь не умотал. Сегодня такая напряженка, да сам увидишь. Вовремя приехал, пошли.
— Слушай, а Сидоров где? — спросил я, выходя из кабинета.
— Уехал в район по авиабилету Гвоздева.
— Если теперь все сложится, то многие вопросы отпадут сами собой, в том числе и этот билет. Представляешь — отпадут и весь тяжкий груз с плеч свалится! Боюсь лишний раз об этом даже подумать. Только бы не сорвалось, только бы не спугнуть!
— Не будем гадать, — успокоил меня Терехов.
И — началась круговерть: радостная и обнадеживающая. Я подробно доложил о поездке Грузнову, тот позвонил Епифанцеву. Вскоре заместитель областного прокурора вместе со старшим следователем по особо важным делам Гребенкиным зашли в кабинет. Мне особое внимание, я в это утро как именинник. Вновь вкратце рассказал о результатах командировки: вопросы, ответы, и все пошли к Махинову.
Поднимаясь по лестничному маршу, Грузнов тихо шепнул, что настроение у генерала утром было препаршивое. Губернатор и Сушков его окончательно доканали по расследованию убийства Рюмина. Он был так расстроен, что намеревался подать рапорт на увольнение.
— Сушков только этого и ждет, — заметил я. — Ему чем хуже, тем лучше.
— Теперь, надеюсь, раздумает.
Генерал уже ждал. Расселись за длинным столом.
— Ну, "крестник", выкладывай, с чем приехал. — "Крестниками" Махинов называл тех сотрудников, которых уважал и которым лично посодействовал в продвижении по службе. Меня перевели из Полянска в УВД по инициативе генерала, об этом многие знали, и он по праву считал меня своим "крестником" и в обиду не давал. |