И вот всего лишь за несколько часов до прибытия негуса в аэропорт Орли дверь робко приоткрылась. За нею был Звойнич! Я вскочил и выпалил громогласно: «Господи, да куда вы подевались? Я уж думал, придется мне самому за вами ехать!»

Жалко улыбнувшись, Звойнич прямо задрожал. «Так, значит, мы можем отправляться на Корсику?»

«Вот ваши бумаги», — ответил я, с облегчением вздохнув. И больше никогда их не видел.

Плажо глядел на бывшего своего коллегу так, будто тот на его глазах продал противнику военную тайну.

— Одного вы так и не объяснили, — презрительно фыркнул он. — Почему они так стремятся на Корсику? Там что, явка Интернационала нигилистов?

— Да нет, — с обворожительно откровенной улыбкой отвечал Латий. — Я не верю, что Интернационал нигилистов еще существует. Нет, я думаю, им нравится климат Корсики. Для них эти поездки — как отпуск. Отпуск за наш счет.

Плажо, побагровевший от ярости, был на грани взрыва.

— В жизни не сталкивался с более скандальной историей! — проревел он. — Вы, Латий, жертва собственной чувствительности и безволия и, впадая в старческое слабоумие, переносите жалость к собственной особе на скопище безобидных придурков, которые…

Латий поднял руку, предупреждая лавину слов.

— Безобидных? — вспыхнул он. — Выстрели тот пистолет в человека, а не в окно, он разнес бы ему череп. В отличие от вас, Плажо, они отнюдь не обделены воображением. Пусть они безумны, но — изобретательны! Где гарантия, что они не восседают сейчас на каком-нибудь чердаке, обсуждая дьявольски хитроумный план покушения на имама Хеджаза? Нет, Плажо, не потому, что имеют что-нибудь против имама, а потому, что не видят иного способа напомнить вам: им пора на Корсику!

— В таком случае их надо арестовать! Бросить в тюрьму! Проучить как следует!

— Таковы ваши методы, да? В тюрьму. Не тревожьтесь о государственном бюджете, Плажо. Ведь заключенных в тюрьме тоже содержат на казенный счет. Может, это обойдется дешевле, но все равно платит налогоплательщик. Французский народ должен оплачивать либо мою снисходительность, либо вашу нетерпимость.

— Так вышлите их тогда насовсем.

— Куда? Кто их возьмет? Милый мой, невысокого же вы мнения о Франции и ее традициях.

— Франция — не благотворительное заведение!

— Франция — очаг просвещенного разума. Вы настолько честолюбивы, что готовы вскарабкаться на самую вершину только ради того, чтобы рассеивать вокруг семена своих собственных невзгод. Слава богу, я не ваш современник.

Плажо всего трясло. Глаза его горели, рот бессмысленно подергивался.

— Что вы несете, черт побери? — завопил он.

— Почему я был так обходителен с этими чудаками? Да потому, что сам я — счастливый человек, а тот, кто счастлив, всегда щедр. Он жаждет поделиться своим секретом с другими. Я сорок один год женат, и у нас с женой не было ни единой размолвки. Мы всегда были веселы и жизнерадостны. Я знал, мне не пробиться наверх, и смирился с моей посредственностью. Я даже умел шутить об этом при случае. Наши дочери не очень красивы. Они унаследовали внешность матери и мою комплекцию. В итоге они нашли мужей, выбравших их за душевные качества, и теперь они так же счастливы, как и мы. Когда в прошлом году жена разбила нашу машину, врезавшись в дерево, я был рад вновь обрести возможность ходить пешком. Нет худа без добра.

— Какое все это имеет отношение ко мне и к толковому руководству нашим департаментом?

— Самое непосредственное, — отвечал Латий.