Человек в Медвежьей Шапке все время, запинаясь, бормотал: «И не спрашивайте. Не спрашивайте». В то же время он пытался смахнуть пыль с одного из стоявших напротив стола кожаных кресел.

— Сударь, — заговорил я. — Не хотите ли вы воспользоваться моим носовым платком? Здесь все в пыли. А пыль эта скопилась, между прочим, ровно за двадцать лет.

Схватив платок, который я ему протягивал, он бросился стирать пыль с кресла. Яростно размахивая платком, он успевал, заикаясь, рассказывать мне о своей беде.

— Я, как только услышал, жутко обрадовался и решил сразу к вам. Очень-очень обрадовался. Ну просто очень. Значит, это вы. Я ведь вас давно знаю. От мсье Ж-Ж-Жакоба знаю. По его лавке. По-по-моему, он прав. Только вы разберетесь в этом деле. И больше никто. Только вы — и никто больше. Какой ужас! Ужас-то какой! Ужас какой!

Хотя он старался изо всех сил, пыли на кресле осталось предостаточно. Наконец, плюхнувшись в него, гость уставился на меня. Взгляд у него был задумчивый и невинный одновременно: как у собаки. Холодным взглядом, я заставил его замолчать. А затем, как можно более отчетливо, наставительным тоном проговорил:

— Многоуважаемый сударь! Будьте так добры успокоиться. Я не намерен спрашивать вас, кто вы, как вы нашли меня здесь и почему изволили сюда пожаловать — я не буду пытаться выведать у вас ничего, что могло бы быть вам неприятно. Не могу не заметить, что вы хотите о чем-то мне сообщить. Я располагаю временем, и мы сидим друг напротив друга. Пожалуйста, начинайте ваш рассказ.

Человек в Медвежьей Шапке схватил со стола один из журналов и вдруг сказал:

— Я не похож на него. Нет, совсем не похож я на Богарта. Но тоже влюблен в Лорен Бэколл.

— Послушайте, любезнейший, — голос мой звенел от гнева. — Я понятия не имею, как впутался в это дело. Мне даже неизвестны его детали — скажем, сколько посыльных в городе, сколько из них убито, как убито и где. К тому же я страшно не люблю всяческие числа и детали. А еще не люблю задавать вопросы и рыскать по улицам… Но, как вы понимаете, я несмотря ни на что попытаюсь чем-нибудь помочь. А в том, что вы не похожи на Богарта, вы в высшей степени правы. И все же, надеюсь, вы согласитесь выпить со мной стаканчик виски, составите мне компанию. И нервам вашим будет на пользу.

Снова налив виски себе в стакан, я залпом опорожнил его. Изжога мучила нещадно. Человек в Медвежьей Шапке затрясся от смеха.

— В-в-вы н-н-не поверите, — выговорил он, — у меня с собой стакан, во внутреннем кармане плаща! Сегодня захватил! Именно сегодня! Какое совпадение! Надо же — вот смотрите!

Он вытащил из-за пазухи маленький синий стаканчик и протянул мне. Я налил в него виски до краев и сказал:

— Замечательно, сударь. У вас есть шоколадка? Если вы сегодня и ее захватили с собой, то — не поверите — вы начнете мне нравиться. Да, вы начнете мне нравиться, хотя это я вопреки самому себе говорю.

— Вот это и есть настоящая любовь! — захохотал он. — Любовь — это то, что чувствуешь вопреки самому себе. А остальное — проблемы равностороннего треугольника.

Он трясся от смеха и с силой тянул плитку шоколада, которую пытался вытащить из внутреннего кармана плаща.

Мы чокнулись, съели по кусочку шоколада и поговорили о Лорен Бэколл. Он все время приговаривал: «Опасная она женщина. Как яд, опасная, — щурился, глядя на меня, и сокрушенно прибавлял: — Но я все равно люблю ее. Вопреки самому себе». Он повторил это, по меньшей мере, десять-пятнадцать раз и вдруг, проглотив очередной стакан виски, подскочил: «Ой!!! Сколько уже времени?» Он начал судорожно натягивать на себя плащ и, пытаясь попасть в рукав, бормотал: «Я должен был забрать маму.