Конечно, это был глупый спор, но закончился он тем, что Китинг меня убедил… Да, я знаю, это звучит фантастически, однако для него… не было ничего страшнее, чем упасть в глазах миссис Дервент. Он решил: что ж, пусть будет так, будто он прислал ей скатерть. Я согласился, сказав, что в таком случае Китинг получит ее за половину реальной цены.

Г. М. моргнул.

– Гм… Когда вы упомянули о продаже скатерти Дервенту вечером во вторник, вы рассказали ему эти подробности?

Соар удивился:

– У вас репутация очень умного человека, сэр Генри. Не думаю, что мне даже стоит отвечать на это. Я говорю о сделанных у меня покупках, в особенности о конфиденциальных покупках, не более, нежели доктор говорит посторонним о почках своих пациентов или, скажем, хозяин отеля о том, что поселившиеся у него мистер и миссис Джон Смит не предъявили ему свидетельства о браке.

– Еще один реалист?

– Нет, это Дервент реалист. Моя личная философия несколько иная. Но может быть, вы не хотите это обсуждать? Я только упомянул, что мистер Китинг купил миланскую скатерть, да. Я сделал намек, который он мог интерпретировать, как ему было угодно. Сами понимаете почему. Над нами с Китингом была сыграна кем-то весьма дорогая, бесчувственная и, вероятно, опасная шутка. Кто попросил, чтобы эту скатерть прислали миссис Дервент? И с какой целью? Я хотел узнать, что известно об этом Дервенту – не поймите меня превратно! – хотел выяснить, знал ли он вообще, что его жене прислали скатерть.

– Ну, и он знал об этом?

– Нет. Или, во всяком случае, мне этого не сказал. Но я также готов поспорить, – проговорил насмешливо Соар, – что он ничего не сказал об этом и вам.

Прежде чем Г. М. успел ему ответить, в разговор вмешался Мастерс:

– Постойте, минутку, сэр! Мы не желаем уклоняться от хорошего доброго свидетельства, которое получили. Если скатерть, несомненно, была у миссис Дервент перед тем, как мистера Китинга убили, – ну, вы сами понимаете, что это означает. Прямое благоприятное свидетельство. Э? Вот так-то. Вы говорите нам, что ваш помощник отвез скатерть в дом миссис Дервент и передал ее горничной. А горничная передала скатерть миссис Дервент?

Соар посмотрел на кончик своей сигареты.

– Я почти в этом уверен, инспектор. Но, как вы понимаете, я этого не видел; и я не могу делать за вас вашу работу.

– Может быть, это и моя работа, – признал Мастерс, – но в то же время это ваша скатерть. Вы не попытались выяснить кое-что о ней у самой миссис Дервент? Почему вы ее не спросили?

– Я спросил, – невозмутимо ответил Соар. – Именно поэтому она и ушла в половине десятого наверх с головной болью.

В этот момент Поллард был уверен в верности своего впечатления, что эти двое, похоже, перешли на разговор на повышенных тонах. Может быть, это выглядело так потому, что у обоих были хорошо поставленные голоса, а может быть, и потому, что все остальные в комнате сидели тихо как мышки.

– Итак? Значит, вот почему это случилось, – пробормотал Мастерс. – Это проясняет картину, насколько я понимаю. Да, сэр, но что она вам об этом сказала? Мне кажется, здесь какая-то путаница и тайна, там, где их быть не должно. Скажем так, вы могли спросить ее: «Как вам понравилась эта чудесная скатерть?» Вы могли сказать это, не показавшись нескромным, потому что она была доставлена из вашего магазина. И она могла ответить: «Боже, разве это не чудесно со стороны мистера Китинга прислать ее мне?» Или что-то в этом роде. Ну, как всегда говорят женщины.

– В том-то все и дело, инспектор. Она ничего не сказала, у нее разболелась голова.