Я открыл дверь и увидел на пороге Дженнифер Юмико Броуди – свою шестилетнюю дочь, которая со словами «Доброе утро, папа» выжидающе тянула ко мне ручонки. Она вернулась домой, оставшись накануне ночевать у Лайзы Майерс – одноклассницы, семья которой жила этажом выше.

Я сгреб дочь в охапку, крепко обнял, а потом вернулся в кухню, где продолжал держать ее на одной руке, а свободной помешивал в сковородке яичницу. Дженни чмокнула меня в щеку. Ее длинные волосы, уложенные в «конские хвостики», упали при этом на лицо, а она широко зевнула и одарила меня заспанной улыбкой. Я в очередной раз заметил, что два верхних передних зуба никак не хотели вырастать и заполнять пробел, хотя при этом мной владело странное желание, чтобы она навсегда осталась шестилетней. Если не для своего блага, то хотя бы для моего.

– Чем это так странно пахнет? – спросила Дженни, наморщив нос.

– Лаком, которым я покрыл старинную чайную чашу.

Лаку предстояло сохнуть еще дня два, прежде чем по нему можно будет пустить золотую кайму, и потому я пристроил чашу на каминной полке, прикрыв от пыли первым попавшимся пластиковым пакетом.

Дженни вдруг пристально посмотрела на меня.

– С тобой все хорошо, папочка?

От внимания моей дочурки не ускользало ничего. Вернувшись ночью домой, я действительно не только прикончил остатки пива из холодильника, но и подогрел себе порцию саке, изготовленного из отборных сортов японского риса. На сей раз я выпил больше обычного в полном отчаянии из-за своей неспособности проникнуть в смысл кандзи, в котором, вероятно, были зашифрованы ответы на вопросы, почему я лишился жены, а целая японская семья попала теперь в городской морг. Казалось бы, «Маленькая Япония» не должна была вызывать у меня ничего, кроме ужаса, но она, напротив, всколыхнула дремавший прежде в глубинах моего подсознания гнев, зашевелившийся подобно тому, как ядовитая змея разминает свои кольца после продолжительной зимней спячки.

Я опустил дочь на пол.

– Извини, Джен. Просто не выспался.

Она ткнула пальчиком в сторону кухонной стены.

– А откуда взялась эта вмятина?

Примерно между третьим и четвертым глотками саке я с громогласным проклятием по адресу кандзи врезал кулаком в оштукатуренную стену. И только долголетние тренировки уберегли меня от множественных переломов. Но никакие тренировки не помогали, когда я сталкивался с поразительной для столь маленькой девочки наблюдательностью. Чуть покраснев, я честно ответил:

– Прошлой ночью я не сумел обуздать свою злость.

– На кого?

– Сложно объяснить.

– Мне уже шесть лет, папочка. Я все могу понять.

– Уверен, что можешь, Джен. Но давай сейчас не будем об этом, ладно?

– Хорошо, но не надейся, что я забуду, – предупредила она с уже знакомым «я больше не маленькая девочка» выражением лица, потом церемонно подала мне вынутый из почтового ящика номер «Кроникл» и плюхнулась в свое чудовищно нелепое кресло-мешок с обивкой в красную и желтую полоску, заложила руки за голову и прикрыла глаза. Ее обычный способ улучить краткие мгновения утреннего блаженства.

Я быстро просмотрел первую полосу газеты в поисках новостей об убийстве. Ничего. Чтобы дать полиции время заниматься расследованием без лишней шумихи, городские власти ухитрились скрыть информацию. Оставалось только удивляться, как им удалось сбить со следа информационных ищеек. Долго это не продлится, но даже несколько часов вдали от этой своры уже давали немалые преимущества.

Не открывая глаз, Дженни сказала:

– Жаль, что я не могу больше видеть мамочку так же ясно, как того китайца.

Я поднял голову.

– Какого китайца?

– Смешного такого паренька. Я с ним столкнулась в коридоре.