"Интересно, скажет он в речуге над гробом: погибла Варвара потому, что ее не Максимом назвали — вот и не повезло?" — мрачно усмехнулся Даня. Слава Богу, тягостная процедура заканчивалась. После церемонии кладбищенские рабочие бодро забросали гроб землей, и все направились к машинам, тихо, но деловито переговариваясь. В доме все было готово для поминок.

К столу гости кинулись так, точно век не ели, а водки не пробовали отродясь, и намереваются упущенное наверстать. Данила и Иосиф, не сговариваясь, налили себе водки в бокалы для вина и одним махом опрокинули в себя грамм по сто пятьдесят. Ощущение было на удивление слабое, точно в бутылке содержалась не водка, а "Святой источник". Парни переглянулись и продолжили в том же духе. Впрочем, все, даже дамы, пили не хуже верблюдов в оазисе. Когда завершилась "официальная часть" с речами и воспоминаниями, знакомые разошлись, остались только те, кто был на злосчастных именинах.

Поминки потихоньку переходили в вечеринку. "Хоронили тещу, порвали два баяна", — вспомнил Ося, обалдело наблюдая за гостями, лихо подметающими селедку и огурцы. Поминанье усопшей принимало грубую, но истинно славянскую форму народного гулянья.

Разговоры становились громче, интонации повеселели — казалось, все забыли о причине, собравшей их на скорбное торжество. Павел Петрович сцепился с Алексисом на невнятную тему традиционных мужских обязанностей перед семьей, а не то перед бабами вообще, обвиняя художника в неполноценном, "пи-де-рас-ти-чис-кым" поведении. Фрекен Бок тигрицей кинулась защищать своего любимца и в пух и прах разнесла опешившего папашу. Зинаида ехидно и зло отшивала липнущего к ней Максима Максимыча, объясняя ему, что: а) он не умеет ничем руководить и пусть даже не пытается этим хвастать, особенно перед ней, б) в руках может держать только одну вещь, которую в обществе вслух называть не полагается, в) все попытки Максимыча ухаживать за любой бабой, не убежавшей от него с воплем ужаса, не годятся и для увечной моржихи в моржовый брачный сезон. Лидия Евсеевна нашла отличного слушателя в лице Руслана: она тщательно, в подробностях расписывала устройство своих теплиц и настойчиво советовала сажать редиску, только редиску. Ощущение было такое, что пару дней назад не она совсем набрела на окровавленный труп и едва не померла от ужаса — все затмила редиска. Зоя сидела на диванчике и рассеянно поглядывала на окружающих, улыбаясь отрешенно-счастливой улыбкой, производившей весьма двойственное впечатление. Но, похоже, ее нелепого поведения не замечал никто, поскольку остальные вели себя столь же нелепо. Только Серафима, прижавшись к Гошиному плечу, с тоской смотрела на это непотребство, точно впервые в жизни оказалась на поминках.

Все расплывалось перед глазами Иосифа, когда он, цепляясь за стены, выполз в сад — проветриться. Даня, конечно, составил ему опору… и компанию.

— Слушай, ты поплохел чего-то, — Данила наблюдал за тщетными Осиными попытками закурить сигарету не с того конца, — У тебя сигарета фильтром повернута, и зажигалкой ты неправильно чиркаешь.

— Ч-чиркают спичкой, а заж-жигалкой зажи-га-ют! Понятно, Архимед? Ты мне скаж-жи, что это за ужас такой? А?

— Поминки это. Нормальные деревенские поминки. Впрочем, в городе все то же самое. Ох, нам всем завтра захорошеет! — грустно вздохнул ничуть не опьяневший Даня, — Кстати, чего ты надрался-то? Ты вроде малопьющий, вечно я тебя в этом смысле обгонял. Корпуса на два.

— Пт-тичку, тьфу, тетку ж-жалко! Убиенную тетку твою.