|
Верхняя ступень была сломана, порожек в ослизлой плесени — понятно, каким образом бедолага Максим загремел вниз. Какого черта Варвариному начальнику понадобилось в подвале, выяснить не удалось. Но последствия были налицо: весь в пыли, синяках и ссадинах, с разбитым лицом и сломанной шеей, Максимыч был увезен на скорой и через несколько часов скончался в больнице, не приходя в сознание. Всю ночь семья Изотовых просидела в больнице, в грязном и душном приемном покое, где, казалось, болью и ужасом были пропитаны даже стены. После скорбного известия молча вернулись домой и разошлись по комнатам — отсыпаться.
На следующий день Данила с Иосифом отправились в Москву: обсуждать за завтраком гибель незадачливого "друга дома", встречать его родных, которым Гоша, как самый мужественный из присутствующих, по телефону сообщил о несчастье, утешать рыдающих родственников — казалось нестерпимым. Даже друг с другом они не смогли об этом разговаривать. Встали пораньше, стоя у кухонной плиты выпили крепчайшего кофе, сели в машину и уехали. Большую часть пути провели в молчании. У Дани постепенно сузились глаза, превратившись в две щелки, горящие недобрым светом, кулаки капканами сжали руль, выпятился подбородок, на щеках заиграли желваки. Ося почти со страхом наблюдал за другом, потом решился заговорить:
— Слушай, а ты его не угробишь?
— Кого? — поинтересовался Данила таким голосом, что сразу становилось ясно: вопрос задан неискренне.
— Ты прекрасно понял, о ком я говорю, — голосом, твердым и холодным, как финский нож, отчеканил Иосиф, — Нечего ваньку валять! Я спрашиваю: ты уверен, что не покалечишь Алексиса в ходе мирной беседы? Неохота слать ободряющие письма другу в Магадан.
— НЕТ!!! — гаркнул Данила во всю мощь своих легких так, что заботливый приятель подпрыгнул на сиденье, — Хватит меня спрашивать об одном и том же! Не собираюсь я Алексиса жизни лишать! И прекрати себя накручивать! Я просто хочу этого братца-кролика в непроходящем сексуальном угаре приструнить, чтобы он не смел крутиться возле Ларки, и не появлялся бы больше ни в ее жизни, ни в нашем доме вообще!
— Оторался? — ласково спросил Ося, умильно глядя на Даню, — Вот и славненько! У-тю-тю! Какой мы хороший мальчик Данечка, кузиночку мы защитим, а художничка зверски убивать не будем. Мы его только немножечко покалечим, ну совсем чуточку, так, для проформочки! Небольшое тяжкое телесное поврежденьице мирной беседе не помеха.
— Хватит издеваться, — ухмыльнулся Данька, — Не будем мы ему наносить тяжких телесных поврежденьиц, уговорил. Предупредим строго-настрого, и домой поедем! Удовлетворен?
— Теперь да. Могу всем лицом излучать чувство исполненного долга.
Вскоре они доехали до дома, в котором жил Алексис: Даня с недоброй улыбкой, а Иосиф — с чувством исполненного долга на лице.
Как оба и предполагали, незадачливый отравитель оказался дома. Алексис в свое время по протекции Варвариных друзей и знакомых набрал дорогих заказов на дизайнерское оформление разных офисов и пентхаусов, а на гонорары приобрел вместительную квартирку со студией. Теперь остепенившийся ваятель, если не шатался по злачным местам, то сидел дома — у себя или у Варвары. В мастерской он, правда, чаще дебоши устраивал, чем занимался "древообработкой". Но после посещения Вавочкиного юбилея, перешедшего в похороны, а особенно после ночи, едва не стоившей Фрекен Бок жизни и целого дня ужасного ожидания, что за ним вот-вот придут "из органов" Алексис занимался профилактикой стресса по старинному русскому рецепту: уединение, много водки и разговоры по душам с самим собой.
К моменту приезда обоих "следопытов" несостоявшийся убийца так основательно провел утренний сеанс аутотерапии, что отворил дверь, даже не спросив, кто пришел. |