Сталин закрыл папку. Поднялся из-за стола, разминаясь. Остановился, закурил папиросу.

— Итак, он сказал «нет».

— Он передумает.

— А если нет?

— У него нет выхода.

— А если найдет?

— Его точка зрения не имеет значения. Мы можем пустить в ход и старое обращение. А свое мнение он будет держать при себе.

— Почему он сказал «нет»?

— Его доводы показались мне убедительными.

— Ты ему поверил?

— В общем, да. У меня самого возникали такие же мысли.

— «В общем, да», — повторил Сталин. — Дурак ты, Вячеслав. Он тебя объехал на кривой козе, а ты этого даже не заметил. «Меттерних» хренов! Министр иностранных дел великой державы! Он преподал тебе урок дипломатии. За ним не было никакой силы, а он загнал тебя в угол. «Я этого не слышал». Слышал. И я слышал. Он сказал это не тебе. Он сказал это мне!

— За ним была сила, — хмуро возразил Молотов. — Моральная.

— Какая?

— Евреи.

— А за тобой не было? Советское государство. Партия!.. А всего-то и нужно было немного подумать. Пошевелить мозгами — самую малость. Ты же не дал ему возможности маневра. Сразу припер к стенке. «Вам придется изменить свое мнение». Даже заяц отбивается, если его прижать. А человек не заяц. Ему нужно дать время подумать. Он сам себя переубедит. Найдет такие доводы в свое оправдание, до каких никто не додумается. Почему мудр удав? Потому что он никогда не нападает на кролика. Он дает ему время подумать. После этого удаву не нужно нападать на кролика. Он сам идет к нему в пасть. И делает это сознательно. И даже с восторгом!

— Вы правы, Иосиф Виссарионович. Я не понял ситуации. И поэтому не нашел правильного решения.

— Да его и не надо было искать! — отмахнулся Сталин. — Полина тебе на что? Завтрак подавать? Блевотину за тобой убирать? А попросить ее поговорить с Михоэлсом трудно было догадаться? И сейчас бы у нас не было никакой проблемы!

— Вы считаете, у нас она есть?

— Есть, — подтвердил Сталин. — Приедет Гарриман для переговоров о плане Маршалла. Наверняка захочет встретиться с Михоэлсом. Запретишь?

— Можно блокировать эту встречу. Под любым благовидным предлогом.

— По-твоему, Гарриман дурак?

— Нет.

— А если нет, то поймет, что мы не хотим этой встречи. Какие бы благовидные предлоги ты ни придумывал. Спросит себя: почему они не хотят этой встречи? Что он сделает?

— Начнет настаивать на встрече.

— Правильно. И мы будем вынуждены ее разрешить.

— Михоэлс не посмеет сказать ему ничего лишнего.

— Ты забываешь, что он артист. Хорошему артисту не нужны слова, чтобы сказать то, что он хочет. Ты вот только на балет ходишь. А я хожу и во МХАТ. И знаю, как это делается. Артист говорит: «Я вас люблю». А зритель понимает, что он готов прикончить предмет этой любви при первом удобном случае. Если Гарриман поймет точку зрения Михоэлса, вся наша идея с Крымом повиснет на волоске. Или вообще рухнет.

— Прогнозы Михоэлса показались мне правильными, — заметил Молотов.

— А они и есть правильные. Их и американцы просчитывают.

— Но если вы считаете их правильными… Мы все-таки будем продвигать крымский проект?

— Да, будем, — подтвердил Сталин. — Даже если они не дадут нам ни копейки денег. Мы все равно заселим Крым евреями. И нашими. И западными. И чем больше будет западных, тем лучше!.