Гольдштейн подписал обобщенный протокол не читая. Гринберг прочитал и подписать отказался. Но это уже не имело значения. Дело техники. Подпишет.

Наутро протоколы легли на стол Абакумова. Он приказал привести Гольдштейна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, каким образом было получено признание. Практика допросов в острой форме была отнюдь не новостью для министра, но тут товарищи явно перестарались. Лицо Гольдштейна было в синяках, руки в свежих ссадинах, он не мог ни стоять, ни сидеть — висел на руках конвойных. Ясно: поработали резиновой дубинкой по мягким местам и пяткам. Абакумов не стал задавать Гольдштейну вопросов по сути дела. Лишь спросил:

— Вы больны?

Гольдштейн кивком головы подтвердил:

— Да.

Абакумов приказал:

— Увести!

Сутки Гольдштейн отлеживался.

Затем Абакумов вызвал его снова. Вид у того был немного получше. Абакумов спросил:

— Вы подтверждаете свои показания?

Гольдштейн ответил, с трудом ворочая языком:

— Подтверждаю.

— Гринберг отрицает ваши слова о том, что Михоэлс интересовался, где находится кремлевская квартира товарища Сталина.

Гольдштейн не ответил. Криво сидел на стуле, отрешенно смотрел в пол.

— Вы подтверждаете все свои показания? — повторил Абакумов.

— Да, подтверждаю.

— Значит, Михоэлс подлец?

Так же равнодушно, глядя в пол:

— Подлец.

— Смотрите на меня! — потребовал Абакумов. — Вы понимаете, о чем я вас спрашиваю?

— Понимаю.

— Михоэлс сволочь?

— Сволочь.

По знаку Абакумова Гольдштейна увели. Появился довольный Комаров, доложил:

— Гринберг подписал.

Абакумов взял папку с протоколами и в сопровождении начальника следчасти Лебедева вернулся в свой кабинет. Лебедев был радостно возбужден:

— Хороший улов, Виктор Семенович! Очень крупная рыба!

Абакумов задумчиво на него посмотрел:

— Она нас с собой не утащит?

Лебедев изумился:

— О чем вы? Дело ясное, как дважды два!

— А сколько будет дважды два?

— То есть как сколько? Четыре, конечно!

Абакумов с сомнением покачал головой:

— Евреи на этот вопрос отвечают не так.

— А как? — удивился Лебедев.

— «А сколько нужно?»

— Мы не можем держать эти протоколы, — напомнил Лебедев. — Их нужно немедленно отправить в Инстанцию.

Абакумов согласился:

— В этом ты прав.

Оставшись один, он еще раз просмотрел протоколы. Дело было, конечно, ясное. Кроме одного. Оно возникло само по себе, без указания Сталина. Не расценит ли Сталин его как попытку Абакумова подтолкнуть решение по письму о националистических тенденциях в деятельности ЕАК? Письмо уже год лежало у Сталина. Он не упоминал о нем. Протоколы допросов Гольдштейна и Гринберга невольно заставят Сталина вспомнить о письме Абакумова.

Не очень ладно получалось.

Был и второй момент. Разговор Молотова и Михоэлса, расшифровку которого дал ему прочитать Сталин. Михоэлс зачем-то был нужен Сталину. Здесь была какая-то большая игра. Требующая абсолютной секретности. Абакумов выполнил приказ Сталина обеспечить эту секретность. Начальник опергруппы капитан Евдокимов и звукооператор лейтенант Миронова, единственные из посторонних, во время служебной командировки в Западной Украине подорвались на мине. Погибли при выполнении боевого задания.

Нет, все здесь было не дважды два. Очень даже не дважды два. Лучше бы этого дела сейчас не возникало. Но оно возникло. И Лебедев был совершенно прав: эти протоколы нельзя было придержать.