Сколько угодно она может уверять, что заплатит дороже, чем он, это не так. Вечное стремление возобладать, самоутвердиться. «Они воевали между собой, а я служил им заложником, — подумал он. — Кретин». Под его пальцами внезапно начала рождаться мелодия, он остановился.
— Продолжай, — сказала Ева из-за его спины. — Что это?
— Понятия не имею. Само получилось.
Он попытался вновь найти этот мотив, но на сей раз он ускользал от него, обрастая ненужными реминисценциями.
— Попробуй еще раз!
Она наиграла несколько тактов. Не стоило продолжать. Родившаяся было песня уже не вернется к нему. А это была песня. Они оба почувствовали это. Новая, изящная мелодия, в которой Лепра не успел еще узнать себя. Но он радостно бросился к Еве.
— Прости меня, милая, — сказал он. — Я действительно несносен. Я бы хотел быть таким же, как ты… прямым, непосредственным.
Он ударил себя в грудь.
— Это тут… во мне… но я не могу выпустить наружу все, что я хотел тебе сказать… все, что мне надо будет тебе сказать…
Он обнял ее, прижал к себе и долго не отпускал. «Я не хочу тебя терять, — прошептал он. — Мне так с тобой хорошо!» Тем не менее, он отпустил ее и сел за рояль. Нажал наугад на клавишу, как Фожер, вслушался в замирающий протяжный звук. Ева подошла к нему, прислонилась к его плечу, и внезапно ему захотелось остаться одному. И впрямь, не так он прост!
— Что будем делать? — спросила она.
И правда, надо было что-то делать, создать себе иллюзию жизни, держаться, продолжать эту чудовищную игру до того момента, когда раздастся звонок Бореля. Но что можно сделать, когда в конце этой недели, как в конце улицы, погруженной во мрак, высится неприступная стена? Лепра был небогат, но он с удовольствием растратил бы сейчас все что имел, почти 500 тысяч франков. По крайней мере, это был бы красивый жест.
— Давай я возьму напрокат машину, — предложил он.
Через час они уже садились в «астон-мартин», маленький красный болид, рванувшийся вперед, точно ракета. Лепра не раздумывая поехал к морю. Какое счастье мчаться, не разбирая дороги, рискуя двумя жизнями, которые, впрочем, и так уже обречены! Ева восприняла эту новую игру с какой-то обостренной радостью. Может, она даже хотела, чтобы он допустил какую-нибудь оплошность, неловко нажал на тормоза… Они остановились только в Гавре. Спотыкаясь, вышли из машины. Ева уцепилась за его руку, повисла на нем.
— Это даже лучше, чем любовь, — сказала она.
Снова они брели без всякой цели, вдоль берега, мимо кораблей, готовых к отплытию.
— Признайся, что ты бы мог вот так сесть на корабль и уехать без меня. Скажи правду хоть раз в жизни.
— Бывают такие моменты.
— Тогда лучше уезжай. Надо делать то, что хочешь.
Он не собирался с ней спорить. И вообще, знал ли он о своем желании жить? Жить! Покончить с этим бесконечным преследованием. Да, этого он желал изо всех сил. И еще: вновь обрести ускользнувшую песню. И остаться в одиночестве. И плевать на все, как плевал Фожер.
— Я с тобой говорю, по-моему, — сказала Ева.
Лепра смотрел, как на пакетбот грузят машины, и позавидовал человеку, который управлял лебедкой и пускал в путешествие по пространству эти тяжеленные контейнеры.
— Может, помолчим? — предложил он. — Я тебя люблю, но ты меня утомляешь.
Это вырвалось неожиданно, и тон его был столь непривычным, что он весь сжался и приготовился к обороне. Но Ева просто отпустила его руку. Они еще некоторое время шагали рядом, а потом, поскольку Лепра шел медленно, она обогнала его на метр, потом на два. |