Затем «важняк», словно бы кожей чувствуя приближение каких то важных событий, но не решаясь ничего торопить, отправился в кабинет Щербины и уселся изучать по новому протоколы допросов свидетелей, акты всяческих экспертиз. Все вроде знал, но для собственной ясности не хватало какого то штриха. Вот его и искал.

Прихватив с собой старшего лейтенанта Пахомова, Гоголев отправился сам выполнять просьбу Турецкого. Тем более что Грязнов по телефону не столько благодарил его, сколько еще раз просил проявить максимум внимания к просьбам следователя и пока не задавать лишних вопросов. Все вот вот прояснится.

Ему показалось странным, что в мэрии не нашлось никаких документов, касающихся Сергея Новикова. Чиновная дама кадровичка заявила, что личное дело на него, естественно, завели при приеме на работу. Но затем в связи со случившимся огромным несчастьем в кадры приезжали не то из прокуратуры, не то из милиции и дело Новикова забрали. Под расписку. Она где то есть, конечно, но… надо поискать. А в чем дело? Почему такая срочность?

Вот так – ни личного дела, ни фото. А ведь все было! Иначе откуда взяты сведения? Гоголев тут же перезвонил Щербине. Тот подтвердил, что личное дело видел, читал, но поскольку Новиков проходит свидетелем, следователь выписал основные его данные, а дело вернули по назначению. Курьер прокуратуры и отвез обратно в мэрию. Сдал под расписку. Вот она.

Ну то есть ничего нельзя понять. Надо ехать к самому Новикову.

Записав адрес, Гоголев сказал своему водителю:

– Игорек, дуй к Загородному до технологички, затем по Московскому до парка Победы. И крылышки включи, чтобы мы как ангелы долетели!

И дом, и корпус отыскали быстро. Это была стареющая хрущевская девятиэтажка с одним подъездом. На этажах – по восемь квартир. Здесь соседи обычно знают друг друга. Однокомнатная квартира Новикова находилась на шестом этаже. Гоголев прикинул в уме номер ее, значит, из лифта направо. Оставив оперативника у входа в дом, Гоголев вошел в грязный, обшарпанный подъезд, нажал кнопку лифта, а когда открылась дверь и он увидел на полу, прямо посредине, кучу собачьего кала, желание ехать как то прошло. Решил подняться по лестнице.

Зрелище тоже было не для слабонервных: все стены исписаны разноцветными фразами, представляющими некое смешение английского сленга и российского мата, с помощью которого юные петербургские полиглоты восславляли футбольную команду «Зенит», предлагали известным им Маринкам и Ларискам половое сотрудничество и высказывали недвусмысленные намеки в адрес какого то пидора Коти.

Очень интересно, чей это дом, размышлял Гоголев, посмотреть бы в глаза тем, кто отвечает за порядок в нем, за чистоту. И еще подумал, что вот если бы ему сейчас предложили поменять его комнатку с небольшой прихожей в коммуналке на Моховой даже на четырехкомнатную квартиру в этом доме, он бы решительно отказался. Там, в центре города, пока, кажется, еще никому не приходит в голову изображать слово «fuck» белой эмалью на двери соседа.

Короткий коридорчик, в который выходили четыре квартиры, и в частности Новикова, наглухо перекрывала дверь с фанерой вместо стекла. На дверном косяке четыре кнопки звонков, точнее, три, вторая снизу кнопка отсутствовала, вместо нее торчали два медных проводка. Вот они то и были нужны Гоголеву. Он аккуратно соединил проводки, прислушался, но за дверью было тихо. Повторив попытку еще пару раз, стал названивать соседям. После долгого молчания наконец в коридоре открылась какая то дверь и сонный голос сердито прокричал:

– Ну чего надо? Когда ж это кончится, твою мать?!

– Уголовный розыск! – ответил Гоголев. – Откройте, пожалуйста.

– Ага! Наконец то! – обрадовался тот за дверью. – Сейчас штаны надену, обождите.