— Просто так, пришло в голову — и все, — сказал я (поскольку знал от Данчева, кто из гостей находился в гостиной, когда был убит профессор) и сделал новое «сальто»: — В момент убийства здесь сидели все, за исключением доктора Беровского. Вы были на кухне, не так ли?

— Да, но я хочу уточнить! — сказал доктор Беровский. — Я был действительно на кухне, а Кодова вообще не было в квартире — в это время он был в подвале.

— В подвале? — удивился я.

— Вот именно! — Кодов попытался улыбнуться, но, натолкнувшись взглядом на потемневшее от гнева лицо жены, нахмурился. — Имеющие самое низкое образование спускаются в самый низ, в подвал. Таков закон в этом профессорском доме. У моей жены — высшее, у ее брата — два высших. Беровский и Буков закончили докторантуру, Любенов — кандидат наук. А у меня всего лишь незаконченное высшее, вот я и спускаюсь в подвал. Мой тесть, вечная ему память, сказал: «Краси, возьми-ка кувшин и нож, налей вина и отрежь окорока!» И я спустился в подвал, ибо дамаджана с вином и копченый окорок внизу, в подвале, а чтобы спуститься туда, надо ведь спускаться, а не подниматься. Никто не видел, чтобы человек спускался в подвал, поднимаясь при этом, не так ли?

— В котором часу вы спустились? — спросил я Кодова.

— Видите ли, у меня нет привычки ежеминутно смотреть на часы, как это делает уважаемый доктор Беровский. Не знаю, в котором часу я спустился в подвал.

— А в котором часу вышли из квартиры?

— Этого я уж совершенно не знаю. Внизу, в подвале, я потерял представление о времени.

— Почему же?

— А потому. Глотнул там вина из дамаджаны, и на мое сознание начала действовать теория относительности Эйнштейна.

Я посмотрел на Беровского.

— Доктор Беровский, — спросил я, — вы были здесь, когда профессор Астарджиев попросил своего зятя Кодова спуститься в подвал?

— Да.

— Сколько было на ваших часах?

— Без десяти одиннадцать.

— Уверены?

— Плюс-минус полминуты.

— В котором часу товарищ Кодов вернулся из подвала?

— Не могу сказать абсолютно точно, товарищ следователь. В тот момент, когда я возвратился из кухни и вошел сюда, он уже стоял на пороге.

— И когда он уже стоял на пороге — сколько показывали ваши часы?

— Около трех минут двенадцатого.

— Товарищ Кодов, вы вернулись сюда в три минуты двенадцатого. Ветчина и вино были у вас в руках или же вы оставили их на кухне?

— Ничего он не оставлял на кухне! — сказал Беровский и подчеркнул: — Ни-че-го!

— Ах, да! — сказал я, словно только что вспомнив. — Вы, доктор, были в то время на кухне. Извините.

— Пожалуйста.

— Товарищ Кодов, где вы оставили ветчину и вино? Или вы держали их в руках?

— В правой руке, товарищ следователь, я нес нож и кувшин с вином, а в левой — миску с несколькими кусками ветчины.

— А потом? — Я старался помочь ему вспомнить. — Где вы оставили нож, кувшин с вином, миску с ветчиной?

— Нигде я их не оставил. Я их выронил. И вы бы выронили, если б увидели такую картину…

— Что же вы увидели?

— Мой тесть лежал на полу, на правом боку, между телефонным столиком и дверью, ведущей в коридор. На линолеуме темнела лужа крови. Увидев такое, я просто, как говорится, ошалел! И кто не ошалел бы на моем месте, спрошу я вас?

— Да, разумеется, — сказал я.