Судья задумчиво посмотрел на нее, медленно теребя бороду.

— С сожалением должен вам сообщить, сударыня, что на левой руке скелета виден след плохо сросшегося перелома.

— Я хорошо знала, что Линь Фан его убил! — рыдала она. Ее тело сводило судорога, по впалым щекам текли слезы. Секретарь Хун поспешил поднести ей чашку горячего чая.

Судья подождал, пока она немного успокоится, и снова заговорил:

— Обещаю вам, что это убийство будет отомщено, сударыня. Я в отчаянии, что мне приходится причинять вам лишнюю боль, но я обязан задать еще несколько вопросов. Согласно переданному вами отчету, когда Лян Кофа и вы спаслись из горящей башни, вас приютил дальний родственник. Можете ли вы подробнее рассказать мне, как вам удалось бежать от напавших на вас бандитов и как вы добрались до этого родственника?

Госпожа Лян посмотрела на судью растерянно и внезапно разразилась рыданиями.

— Это было… это было ужасно! — заикалась она. — Я не хочу… не хочу больше об этом… об этом думать!

Ее голос затих, и судья дал знак секретарю. Тот обнял за плечи бедную женщину и вывел ее.

— Ничего не поделаешь, — заметил судья Ди подавленно.

— Но почему так важны подробности бегства госпожи Лян, ваше превосходительство? — спросил Тао Ган, подергивая три волоска своей бородавки.

— Некоторые моменты вызывают вопросы, — ответил судья. — Но мы поговорим об этом позднее. Сейчас же давайте лучше посмотрим, что мы предпримем против Линь Фана. Это хитрый негодяй, и нам надо основательно подумать прежде, чем мы сформулируем свое обвинение.

— Мне кажется, благородный судья, что убийство Лян Кофа представляет нам наилучшее оружие, — сказал секретарь. — Это серьезное дело, и если нам удастся уличить его в этом преступлении, мы можем оставить в стороне и контрабанду и даже его покушение на нас.

Трое его товарищей согласно кивнули, но судья не торопился с ответом. Он погрузился в глубокие размышления. Но в конце концов все же высказался:

— У Линь Фана было достаточно времени, чтобы убрать все следы подвигов подпольного солеторговца. Не верю, что нам удастся собрать достаточно улик, чтобы поддержать обвинение в контрабанде. К тому же, если бы даже мы получили его признания, он ускользнул бы у нас между пальцев. Нарушение законов, оберегающих государственную монополию, является преступлением, выходящим за пределы моих полномочий. Дело рассматривалось бы в провинциальном суде, и у Линь Фана было бы время опереться на друзей и родственников, которые бы раздали множество взяток кому надо.

Но его попытка замуровать нас под колоколом храма подходит под категорию «действий с целью убийства». И больше того, императорского чиновника! Если память меня не подводит, это нам даже позволяет расценить его деяние как государственное преступление. Мне надо просмотреть свод законов, но думаю, друзья, здесь у нас что-то есть.

— Разве убийство Лян Кофа не дало бы нам лучший повод для обвинения? — спросил Тао Ган. Начальник уезда покачал головой.

— Нет, — ответил он, — Не с уликами, которые у нас есть. Мы не знаем, ни когда, ни как убийство было совершено. В наших протоколах утверждается, что Линь Фан закрыл храм из-за распущенного поведения монахов. Он мог бы утверждать, что, начав наблюдать за ним, Лян Кофа свел с ними знакомство, а новые друзья его убили во время ссоры за азартной игрой и сами же спрятали его тело под большим колоколом.

Ма Чжуна это не убедило.

— Раз мы знаем, что это — человек, виновный во множестве преступлений, к чему затрудняться юридическими тонкостями? Применим пытку, и он быстренько признается.