– Да, все верно, – подтвердила Вульниченко. – И я никого не видела. Вы уверены, что не хотите шоколадку, Лев Иванович?

Разломленная на несколько мелких частей плитка лежала на оберточной фольге между полковником и Ниной Алексеевной.

– Абсолютно уверен. А скажите, этот конверт... Его мог принести кто-нибудь с улицы?

Вульниченко так энергично замотала головой, что перхоть посыпалась с ее волос на плечи.

– Никак невозможно, – сказала она. – Дверь была заперта. Это я точно знаю, потому как открыть ее могу только я, и то с внутренней стороны. Даже если приезжает машина «Скорой помощи», дверь им открываю я. А потом снова закрываю.

По выражению лица собеседницы Гуров понял, что спрашивать ее, не могло ли быть так, что она забыла закрыть дверь после очередного отбытия «Скорой», бесполезно. Он и так мог предугадать, какой на это последует ответ. Однако на всякий случай поинтересовался:

– А в котором часу приезжала «Скорая помощь» в последний раз?

– В половине одиннадцатого. – Вульниченко не почувствовала подвоха.

– А во сколько в последний раз дверь вообще открывалась?

– В это самое время и открывалась. После половины одиннадцатого в приемном никого не было.

Гуров нервно побарабанил пальцами по столу. По всему выходило, что конверт принесли изнутри больницы. Если, конечно, ни у кого не могло быть дубликата ключей от двери в приемное отделение. Но спрашивать об этом у Вульниченко было бессмысленно. С другой стороны, полковник прекрасно отдавал себе отчет в том, что в здание больницы можно было попасть и через какую-то другую дверь, а потом, пройдя где-нибудь по этажам, спуститься сюда. Но все эти вопросы опять же были не к местному вахтеру.

– А сколько времени вы отсутствовали? Приблизительно?

– Да минуты две. Не больше.

– Ясно. Спасибо за информацию, Нина Алексеевна. – Гуров поднялся. – А как мне попасть в родильное отделение?

– Сейчас свернете налево, пройдете до конца коридора и по лестнице на второй этаж. Весь этаж и есть родильное отделение. Все-таки возьмите кусочек шоколадки, Лев Иванович. Совсем малюсенький. Это самый лучший шоколад...

Гуров покачал головой и, машинально бросив взгляд на наручные часы, быстро зашагал в указанном Вульниченко направлении. В какую-то секунду ему невольно вспомнился сам стиль письма, полученного Завладской, в виде вырезанных из газеты отдельных букв, и полковник остановился. Обернувшись на оставленную им Нину Алексеевну, он спросил:

– А в котором часу вывозят из больницы мусор?

Она немного растерялась от столь неожиданной смены темы, но потом ответила:

– Так увезли уже. Его часов в восемь машина забирает.

Гуров опять двинулся в конец коридора. Он спросил об этом скорее для успокоения совести, нежели с какой-то определенной целью. Найти в такой большой больнице газету с вырезанными буквами, даже если она тут и была, представлялось занятием не менее сложным, чем отыскать иголку в стоге сена.

Оказавшись на нужном этаже, полковник первым делом направился в сестринскую. В небольшой уютной комнатке он застал двух молоденьких девушек, вероятно, вчерашних студенток, о чем-то оживленно щебетавших друг с другом и пускавших под потолок густые струи сизого дыма. И та, и другая держали сигареты пальчиками очень изящно. На открывшего дверь Гурова они не обратили ни малейшего внимания.