— Несколько раз он был на грани срыва, — продолжал Бенколен. — В первый раз — когда не выдержали нервы его жены. Ему потребовалось поистине титаническое усилие воли, чтобы сидеть и внешне спокойно слушать слова матери о дочери — дочери, убитой им. И в самом конце… Вы заметили, как неожиданно резко он прервал встречу. Даже железный граф Мартель не мог выдержать дольше.

— Но что вы намерены предпринять? — спросил Шомон. — И что вы уже сделали?

— Прежде чем прийти сюда, — медленно произнес Бенколен, — но после того как я уже догадался обо всем, я позвонил мсье Мартелю. Я сказал ему, что знаю все, предъявил свои доказательства и попросил его лишь заполнить некоторые пробелы.

— И он?..

— Выразил свое восхищение моими способностями.

— Не пора ли вам прекратить ломать комедию, мсье, — неожиданно выпалила Мари Огюстен. — Всему есть границы. Тоже мне аристократия! Этот человек — убийца. Он совершил самое жестокое и ужасное преступление, о котором мне когда-либо доводилось слышать. А что думаете вы? Даете ему возможность ускользнуть от правосудия!

— Нет. Я лишь только намереваюсь это сделать, — спокойно ответил Бенколен.

— Вы хотите сказать?..

Бенколен поднялся. На его лице появилась задумчивая улыбка. Но мне показалось, что эта улыбка таит в себе смерть.

— Я хочу сказать, что намерен подвергнуть этого джентльмена-игрока искусу, которому не подвергался никто. Возможно, в результате я потеряю службу. Но я уже сказал вам, что решил судить его по его же законам. Судить по законам клана Мартель. Мадемуазель, у вашего телефона есть удлинитель. Вас не затруднит принести аппарат в эту комнату?

— Боюсь, что я вас не совсем понимаю.

— Отвечайте! Можете?

Мари поднялась, недовольно поджав губы, и направилась к закрытой занавеской арке в дальнем конце комнаты. Через несколько секунд она вернулась с телефоном, за которым тянулся длиннющий провод. Водрузив аппарат на стол рядом с лампой, она сказала ледяным тоном:

— Может быть, мсье снизойдет до разъяснения, почему он сам не способен пройти в соседнюю комнату и…

— Благодарю. Я хочу, чтобы все услышали наш разговор. Джефф, не уступите ли вы мне свое кресло?

Что он задумал? Я встал и попятился, но Бенколен взмахом руки пригласил всех приблизиться и снял газету, прикрывающую лампу. Все лица вдруг возникли из полутьмы. Шомон чуть наклонился вперед, его руки свободно свисали вдоль тела. Мари Огюстен выпрямилась с бледным как смерть лицом. Ее отец бессвязно бормотал, беседуя, закрыв глаза, с фантомами своих воспоминаний.

— Алло! — сказал детектив в трубку, откинувшись на спинку кресла и закинув ногу на ногу. — Алло! Инвалиды 12–85, пожалуйста.

Полуприкрыв глаза, он смотрел на пламя камина, ритмично покачивая ногой. За окном прорычал автомобиль, поворачивая на рю Сен-Апполен. Послышался скрип тормозов, визг шин и поток нецензурной брани. Все шумы, казалось, усиливаются в этой душной комнате. Истеричное сквернословие прорывалось через тяжелые занавеси.

— Номер Мартеля, — шепнул Шомон.

— Алло! Инвалиды 12–85? Благодарю вас. Я хотел бы поговорить с полковником.

Последовала еще одна пауза. Огюстен поднес рукав ночной рубашки к носу, раздался оглушительный чих.

— Сейчас он сидит в библиотеке, — задумчиво произнес детектив. — Думаю, он ждет моего звонка… Да? Полковник Мартель? Говорит Бенколен.