Бёрден позвонил в участок, потом в клинику «Стовертон», где ему сообщили об удовлетворительном состоянии Вексфорда. Когда врачи так говорят, сразу подозреваешь, что больной умирает. Бёрден перезвонил Доре, которая временно поселилась у старшей дочери.

– Он выздоравливает, – сказала Дора, – и хочет выписаться в четверг.

А Бёрдену шеф заявил, что выписывается чуть ли не завтра.

– Развалины дома пока не разобрали, – добавила Дора. – Там сейчас работают специалисты.

До встречи еще оставалось какое-то время, и Бёрден прошелся по улице, поглазел на витрины обувного бутика, детского магазинчика, заглянул в окна свежеотремонтированного банка «Мидланд». Из головы не выходила мысль о бомбе. Неужели кто-то хотел убить Шейлу? За что? За покореженный забор? Бёрден не одобрял все эти кампании за ядерное разоружение, «Гринпис» и «Друзей Земли». Это один из немногих вопросов, где их мнения с Дженни расходятся или, по крайней мере, жена не может переубедить его. Бёрден считает этих людей чокнутыми анархистами или вообще русскими шпионами. Но на этих чокнутых есть и другие чокнутые, которые тоже могли подложить бомбу. Такое случалось неоднократно, а однажды даже подорвали корабль «Гринписа» в южной части Тихого океана. Или другой вариант. Не исключено, что в связи с делом Робсонов у Вексфорда появились враги. Кто-то знал о приезде Шейлы, знал, что инспектор захочет отогнать «порш» от гаража. Им были известны привычки шефа. Вечером стоял туман, кто-то прокрался через пустырь и прикрепил бомбу к днищу машины. Бёрден вдруг осознал, что практически ничего не понимает в бомбах.

Офис Олсона находится над парикмахерской «Пелаж». Кстати, Вексфорд остался верен своей любознательности и посмотрел, что это слово значит по-французски: «пелаж – собирательное обозначение волосяного покрова животных». Парикмахерскую открыли полгода назад, и ее интерьер в стиле хайтек напоминал внутренности компьютера. Само здание было старым, как и все постройки в этой части Квин-стрит. Бёрден вошел в подъезд и поднялся по узкой крутой деревянной лестнице, изъеденной древоточцем. Судя по всему, долго она не протянет – ей, наверное, лет сто или больше. Навстречу Бёрдену спускалась женщина. Слава богу, худая, иначе бы им не разойтись. Дверь Олсона была приоткрыта, и поскольку звонка над дверью не обнаружилось, Бёрден вошел в приемную и окликнул:

– Есть кто-нибудь?

В приемной стояло несколько пуфиков, в углу сложена то ли стремянка, то ли стол для массажа. Потолок почему-то разрисован знаками зодиака, на стенах – странные плакаты. На одном из них – ботинки, переходящие в ступни, с пальцами и ногтями. На другом – два кота в сапогах и плащах, скачут на белых лошадях. Бёрден сразу вспомнил разговор с Клиффордом и почувствовал на себе, что значит ощущать угрозу.

Дверь кабинета открылась, и оттуда неторопливо вышел человек. Невысокий, коренастый, но не толстый. Широкие плечи и бедра, никаких признаков брюшка. Темные кудрявые волосы, длинные, словно у женщины («пелаж» – вдруг вспомнил Бёрден), челка до самых глаз, рыжеватые бакенбарды, кустистая борода, густые аккуратные усы. Лица почти не видно, лишь аккуратно вздернутый нос, тонкие губы и темные глаза дикого зверя. Он остановился на пороге, сложив руки на груди, посмотрел на Бёрдена и протянул руку:

– Проходите, Майкл.