– Не хочу я их денег, – сказал он. – Шесть тысяч долларов? За что? За моих мать и отца? За моих двух сестер? За мой дом? За то, что у меня было? Шесть тысяч долларов?

Он бросил чек на стол. Габриель украдкой посмотрел на часы и увидел, что половина третьего ночи. Клайн уже закруглялся. Габриель еле удержался, чтобы не поторопить его: из боязни, что старик при его состоянии может сбиться и придется начинать все сначала.

– Два месяца назад я зашел в кафе «Централь» выпить кофе. Меня посадили за прелестный столик у колонны. Я заказал «Фаризер». – Он помолчал и поднял брови. – Вы знаете, что такое «Фаризер», мистер Аргов? Это кофе со взбитыми сливками, который подают с рюмочкой рома. – И поспешил извиниться за то, что пил ликер: – Понимаете, это происходило в конце дня и было холодно.

В кафе входит мужчина, высокий, хорошо одетый, на несколько лет старше Клайна. «Австриец старой закалки, если вы знаете, что я хочу сказать, мистер Аргов». В его походке чувствуется высокомерие, что побуждает Клайна опустить газету. Официант спешит через весь зал, чтобы встретить его. Официант стискивает руки, переминается с ноги на ногу, точно школьник, которому не терпится пописать. «Добрый вечер, герр Фогель. Так приятно вас видеть сегодня. Я уж думал, вы сегодня не появитесь. Ваш обычный столик? Попробую угадать: „Айншпеннер“? А как насчет чего-нибудь сладенького? Мне говорили, что сегодня замечательный „Захерторте“, герр Фогель…»

Тут пожилой мужчина произносит несколько слов, и Макс Клайн чувствует, как у него леденеет спина. Это же тот самый голос, что приказывал ему играть Брамса в Аушвице, тот же голос, что спокойно спрашивал у его товарищей по заключению, какую пьесу играют, а не то… И сейчас перед ним стоял этот убийца, здоровый и благополучный, и заказывал в кафе «Централь» «Айншпеннер» и «Захерторте».

– Я почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, – сказал Клайн. – Я бросил деньги на столик и выскочил на улицу. Взглянул в окно и увидел, что чудовище по имени герр Фогель читает газету. Такое было впечатление, будто мы вовсе и не встречались.

Габриель удержался и не спросил, почему Клайн мог быть так уверен, что мужчина из кафе «Централь» был тем человеком, которого он видел в Аушвице шестьдесят лет назад. Но прав или не прав Клайн, было не столь уж важно по сравнению с тем, что произошло потом. Габриель не собирался сидеть и ждать дальнейшего разворота событий – во всяком случае, не в три часа ночи, поэтому он взял бразды правления в свои руки.

– И поняв это, что же вы предприняли, герр Клайн?

– Как вы могли предположить, я стал регулярным посетителем кафе «Централь». Вскоре и ко мне стали обращаться по имени. Вскоре и у меня появился мой обычный столик, как раз рядом с досточтимым герром Фогелем. Мы начали желать друг другу доброго дня. Иногда, прочитав газеты, мы обменивались соображениями о политике или международных событиях. Несмотря на возраст, ум у него был острый. Он сообщил мне, что занимается бизнесом, какими-то там инвестициями.

– И когда вы все это узнали, попив рядом с ним кофе, вы пошли к Эли Лавону в «Рекламации за период войны и справки»?

Клайн медленно кивнул.

– Он выслушал меня и пообещал вникнуть. А пока попросил меня не ходить больше пить кофе в кафе «Централь». Я был против. Я боялся, что Фогель опять ускользнет. Но поступил так, как просил ваш приятель.