Через несколько секунд я уже смог поднять пинту одной рукой, куда только дрожь подевалась. Хотел попросить Джеффа принести еще виски, но в этот момент около меня возник Мики и спросил:
— Развлекаетесь?
— Тебе что-нибудь нужно?
— У нас нет времени. У нас у самих нечто вроде вечеринки.
Он противно ухмылялся. Я сказал:
— Есть еще время быстренько принять.
Я заказал двойную порцию и предложил Мики:
— Присоединяйся.
— Не думаю.
— Как хочешь.
Я прикурил сигарету от серебряной зажигалки. Мики заметил:
— Это зажигалка Трубочиста.
— Ну и что?
Он не нашелся, что сказать. Я выпил виски, подождал, пока оно подействует, и сказал:
— Пошли.
— Будь осторожен, Джек, — сказал мне вслед Джефф.
Я не ответил: Виски на время лишило меня речи.
Мики припарковал фургон у самого паба. На вид здорово побитый, но внутри все явно сделано на заказ. Там вполне можно было комфортно жить. Я заметил:
— Приятная перемена.
— У меня руки тем концом приделаны.
Он включил передачу и смешался с потоком машин. Я спросил:
— Куда мы едем?
— На Хедфорд-роуд, там жилой квартал.
В его голосе явственно ощущалось презрение. Я не заглотил наживку, поэтому он взглянул на меня и сказал:
— Я не тинкер.
— Что?
— Вы же решили, что я один из них.
— Будет тебе, Мики. Я ничего не предполагал. Тебе, верно, трудно поверить, но я вообще о тебе не думал. Я же встречался с тобой… сколько раз? Однажды?
— Дважды.
— Дважды?
— Я ездил с вами к Тирнансам, помните? Разумеется, для вас мы были лишь бандой тинкеров.
Я покачал головой, достал сигареты и полез за зажигалкой. Он сказал:
— Мне бы не хотелось, чтобы вы курили в моем фургоне.
Я щелкнул зажигалкой:
— А я плевать на это хотел.
У Вудквэй он сказал:
— Когда мне было четыре года, мать вытащила меня на улицу в полночь. Мы с ней дошли до Фэер-Грин. Там она сорвала с себя одежду. Она делала это каждый раз, когда допивалась до определенного состояния.
Я не ответил, и он продолжил:
— Ее сбил фургон, она умерла мгновенно. Да она все равно ничего бы не почувствовала: была в стельку пьяной. Тинкеры меня усыновили.
— Почему?
— То был их фургон.
— А остальная семья?
— Мы жили с ней вдвоем… если не считать выпивки. В квартире в Рахуне, помните эти дома? Туда и собаку нельзя поселить. Гетто Голуэя, как в Америке.
Я затоптал окурок на полу и сказал:
— Тогда почему ты остался? Ты же уже взрослый.
Мы уже подъезжали к большому дому. Он сказал:
— Уж вы-то лучше других должны знать, что нельзя вернуться.
Когда мы вылезли, я спросил:
— Чей это дом?
Это было большое трехэтажное строение с гаражом. От него так и разило деньгами, причем большими деньгами. Я не мог видеть лицо Мики, но расслышал издевку в его голосе:
— Трубочиста. Кого же еще?
* * *
Жизнь — разновидность кошмара. Все бы ничего, но надоедает. Когда вы слабеете, враги и воры не оставляют вас в покое. Даже тогда всякая мразь процветает и бравирует своей безжалостностью. Если вы заболеваете, вам прежде всего требуется хороший адвокат. Когда вам вручают смертный приговор, туда добавляют новые, отредактированные правила борьбы. В зависимости от ваших обстоятельств вам приходится либо отступить, либо залечь поглубже. |