Глеб гадал, где он мог видеть это лицо с острым подбородком и тонким, как оставленный скальпелем шрам, ртом, но надвинутая кепка мешала разглядеть остальное, и догадка, вертевшаяся где-то у самой поверхности сознания, никак не давалась в руки.

– В чем дело? – спросила Ирина. – Что ты там увидел?

– Погоди, – сказал ей Глеб, не слыша собственного голоса, – все будет хорошо.

– Что будет хорошо? – удивилась та, но Глеб не услышал. Он смотрел на приближающуюся нелепую фигуру, пытаясь наскоро разобраться в своих ощущениях. В ушах его словно вдруг зазвучал стремительно набирающий силу басовый аккорд, нарастающий, ревущий, нечеловеческий вопль смертельной опасности, совершенно не вязавшийся с тщедушной ковыляющей фигурой, наряженной в рванье. Повинуясь рефлексу, рука Глеба скользнула за пазуху, нащупывая рукоять пистолета, которого там, конечно же, не было.

Заметив это движение, мужичонка, до которого теперь оставалось не более десятка метров, неприятно осклабился и ловким, профессиональным движением циркового фокусника извлек из-под своих лохмотьев тускло блеснувший тупоносый карликовый автомат с длинным магазином, смертоносный «узи», который израильтяне словно специально сконструировали для гангстеров и наемных убийц. В коллекции Глеба имелся один экземпляр этого оружия, но Слепой, как правило, избегал пользоваться им – он не любил стволов, эффективность которых определялась не мастерством стрелка, а количеством выпущенных пуль. Это было своего рода шапкозакидательство, которое органически претит любому профессионалу, но в данном случае убийца, пожалуй, сделал правильный выбор.

– Федор, забери у меня сумку, – попросила Анечка, распахивая заднюю дверь автомобиля.

– Назад! – крикнул ей Глеб.

Он резко захлопнул дверцу, ничуть не заботясь о том, что может напугать или даже ушибить ребенка, сильно толкнул в плечо Ирину, сбив ее с ног, и нырнул вперед в ту самую секунду, как Коптев нажал на спусковой крючок.

Теперь Глеб узнал бывшего майора и понял, что происходит. Это было словно дурной сон, затянувшийся липкий кошмар, из которого хочешь и никак не можешь выбраться. Сиверов давно забыл о Коптеве, резонно полагая, что майор уже получил свою заслуженную пулю, и внезапное появление этого засаленного чучела прямо у дверей его подъезда смахивало на эпизод из фильма ужасов, вот только не тянулись за майором клейкие желатиновые сопли бутафорской слизи, без которой, если верить кинематографистам, не обходится ни один мало-мальски уважающий себя монстр.

Секунды стали резиновыми, потянулись, как годы. Глебу казалось, что он различает темные размытые комочки веером разлетающихся из автоматного ствола пуль. Бледное пламя, бившееся у блестящего дульного среза, мигало, как светофор в ночном режиме; медленно, будто в замедленной съемке, оплывали вдоль серебристых бортов БМВ водопады стеклянных осколков, а захлебывающийся треск автомата превратился в размеренное глухое уханье, словно где-то неподалеку в мерзлый грунт забивали бетонные сваи. Ирина падала и все никак не могла упасть, разметавшиеся волосы заслонили лицо, алые гвоздики рассыпались по снегу, и все звучал, не умолкая, нечеловеческий басовитый рев, только теперь это было не в сознании Глеба, а наяву, и он не сразу понял, что это кричит Коптев, перекрикивая грохот автомата.

Глеба словно железной палкой ударило в бедро, и тут же обожгло бок. Щеку пробороздил раскаленный коготь, что-то шевельнуло волосы на голове, словно, подныривая под низко свисающую ветку, он недостаточно сильно пригнулся, но Коптев был уже на расстоянии вытянутой руки, и в то же мгновение боек сухо щелкнул, упав на пустой патронник. На какую-то долю секунды Глеб придержал удар – майора теперь можно было спокойно завязывать в узел и сдавать с рук на руки ментам, тем более, что где-то неподалеку уже завывала, стремительно приближаясь, милицейская сирена, но тут Слепому вспомнилось, что живьем он Коптева уже брал.