Отправляясь делать Лауре предложение, Маркофьев пригласил в помощники меня. Я надел костюм. Маркофьев — расхристанную ковбоечку. Я был при галстуке, Маркофьев — в рваных сандалетах.

— Ты без цветов? — удивился я.

Он исчез ненадолго. И вернулся с красивым букетом.

— На кладбище забежал, — объяснил он. — Там, на могилках, видишь, какой выбор…

Отсутствие чувства юмора — верный признак глупости. Неумение отличить шутку от серьезных вещей — симптом дурачины. Через несколько дней, когда мы поздним вечером ехали в метро, Маркофьев вновь продемонстрировал неординарность своего мышления. Пассажиров было немного. Напротив нас, развалясь на сиденье, похрапывал пьяный, две тетки сидели в другом конце вагона. Тетки вышли на остановке (и на смену им никто не вошел). Маркофьев подсел к пьяному и вытащил у него бумажник. А потом снял с храпящего часы.

— Пусть запомнит, — сказал Маркофьев, — что напиваться до такого состояния недопустимо. И вообще хорошо, что мы забрали у него деньги. Он бы их все равно просадил. Огорчил бы семью. Близких… Загремел бы в милицию. Мы его спасли!

А однажды он отнял деньги у слепого попрошайки.

— Ему еще накидают, а мне позарез нужны…

Такой он был — простой, доступный, естественный во всех своих проявлениях. Никогда не таился, ничего о себе не скрывал.

Что и от кого можно скрыть? Вы сами-то подумайте!

Это я, по глупости, скрывал, никому не рассказывал о своей тайне.

Мне нравилась девушка, которая не ходила в гости к Лауре. Я и не хотел, чтоб она ходила. Я заприметил ее в консерватории. Затаив дыхание, наблюдал, как она, сжимая в руках платочек, внимает волшебным звукам Моцарта, как с театральной сумочкой идет в буфет, получает в гардеробе пальто…

— С ума сошел! — всплескивал руками Марко-фьев. — Ты, может, собрался жениться по любви?

— А как же иначе? — не без гордости отвечал я.

(Смотри рассуждения, приведенные выше).

— Да ведь жениться по любви — значит поставить себя в зависимость! Ревность, постоянные мысли об этом своем предмете обожания… Если любишь, то будешь ее оберегать, сам ходить в магазины, мыть посуду, тревожиться о ее здоровье, хлопотать, суетиться, да еще, чего доброго, носить на руках… Зачем тебе это? — Ну, вы уже знаете, что он говорил.

Я не хотел его слушать. И напрасно!

Фауст обхаживал Маргариту. Мастер из булгаков-ского романа влюбился в женщину с таким же именем, а теперь вот я…

Лучше бы я читал не «Мастера и Маргариту» и не «Фауста»', а книгу, подобную той, которую вы сейчас держите в руках. Ох, я избежал, бы многих ошибок!

* ПОМЕНЬШЕ ЧИТАЙТЕ КНИГ, КОТОРЫЕ НАВОДЯТ НА ВСЯКИЕ ГЛУПЫЕ МЫСЛИ, ВООБЩЕ ПОМЕНЬШЕ ЧИТАЙТЕ (исключая мой Учебник).

— С ЖЕНЩИНАМИ НАДО ОБРАЩАТЬСЯ КАК С ПОВСЕДНЕВНОЙ ПОСУДОЙ — БЕЗ БОЯЗНИ ЕЕ ПОТЕРЯТЬ, — внушал мне мой друг Маркофьев.

Тех, кто относится к ним как к хрустальным рюмочкам, они не ценят. Потому что — как можно ценить человека, который трясется над каждой рюмочкой? У него что, нет денег купить новый сервиз, новый хоровод хрусталя из шести или двенадцати предметов? Вот когда женщина будет знать, что у вас такая возможность есть, что она для вас — сменная посуда, что в ожидании быть поданными на стол томятся шесть, двенадцать, сто двадцать конкуренток, тут она призадумается…

Не бойтесь навьючивать на свою рюмочку большие грузы. Не выдержит, подломится, — найдете другую, с более прочной ножкой.