— Ну, на восемь копѣекъ… Манька! Порхай! Порхай! пока казенку не заперли! Давай, землякъ, деньги!..

— Сейчасъ, Петръ Митрофанычъ, — откликается Маня.

заканчиваетъ она, скручивая папироску для Петра. Митрофанова, подаетъ ему ее и быстро накидываетъ себѣ на голову платокъ.

— Дадутъ-ли дѣвченкѣ-то? Нынче вѣдь по виннымъ лавкамъ строго… — сомѣваеттся мужикъ, вынимая деньги.

— Дадутъ… Къ ней приглядѣлись… Ей не впервой… Она дѣвчонка шустрая… Ей самой не дадутъ, такъ она кого-нибудь другого взять попроситъ, — отвѣчаетъ Петръ Митрофановъ.

Маня, получившая и на вино, и себѣ на сѣмячки, быстро схватываетъ съ подоконника порожнюю посуду изъ-подъ водки и поспѣшно выбѣгаетъ изъ кухни.

III

Маня вернулась изъ винной лавки. На столѣ передъ Петромъ Митрофановымъ стоитъ маленькая бутылочка съ водкой, именуемая въ просторѣчіи «мерзавчикомъ». Петръ Митрофановъ все еще ковыряетъ каблукъ сапога, вбивая въ него гвозди съ большими шляпками. Мужикъ-жилецъ въ неопоясанной рубахѣ сидитъ тутъ-же на лавкѣ, улыбается, на водку и творить Петру Митрофанову:

— А со мной, землякъ, винцомъ-то не подѣлишься?

— Зачѣмъ-же это я буду съ тобой дѣлиться, если ты меня потчуешь, за дѣли!

Петръ Митрофановъ кончилъ съ сапогомъ, выпилъ водку, крякнулъ и, отодвинувъ отъ себя лампу, сказалъ Манѣ:

— Ну, пиши ему письмо въ деревню.

— Сейчасъ — отвѣчала ему Маня, грызя подсолнухи. — Бумага у васъ есть, дяденька? — спросила она мужика.

— Нѣтъ, бумаги не захватилъ. Вотъ конвертъ съ маркой купилъ въ лавочкѣ, а бумаги у меня нѣту. Да я думалъ такъ, что коли ты мастерица сему дѣлу, то и съ бумагой.

— Вырви, Манюшка, изъ тетрадки, — отдалъ приказъ Петръ Митрофановъ, — Коли кто ко мнѣ съ угощеніемъ, то для того всегда можно.

— Да вѣдь ругается учительница. За это наказываютъ, — замѣтила Маня.

— Ну, ну… Не разговаривай. Вѣдь и ты сѣмечки себѣ получила. Вотъ теперь лущишь.

Маня вырвала изъ тетрадки листокъ бумаги, достала изъ сумки перо, принесла съ подоконника находившуюся тамъ баночку чернилъ и, пріютившись за столомъ, около лампы, приготовилась писать.

— О чемъ писать-то? — спросила она мужика.

— А видишь что, умница… Я вдовый, а у меня дѣти… Двое дѣтей махонькихъ при бабушкѣ и при невѣсткѣ въ деревнѣ. А невѣстка-то тоже безъ мужа. Мужъ ейный здѣсь, въ Питерѣ, на заработкахъ, на заводѣ у Берда, но загулялъ, спутался, — разсказывалъ мужикъ. — Наши бабы ему писали, просили денегъ, а отъ него никакого отвѣта. Такъ бабы написали мнѣ, чтобъ я его постыдилъ и посрамилъ. Въ воскресенье я его видѣлъ, а онъ пьяный, съ мадамой своей гуляетъ… Тоже съ фабрики женщина…. Чудесно… Я ему говорю насчетъ жены евонной, а онъ и она меня ругать напали. «Отпиши, говоритъ, имъ, что я знать ихъ не хочу, опостылѣли они мнѣ и никакихъ имъ денегъ не будетъ». Поняла, умница? — спросилъ мужикъ Маню. — Связался онъ тутъ съ полюбовницей.

Маня сидѣла, выпуча глазенки, и ничего не поняла. Черезъ нѣсколько времени она сказала:

— Ты диктуй, дяденька, какъ у насъ въ училищѣ диктуетъ учительница, а я записывать буду.

Теперь въ свою очередь мужикъ выпучилъ глаза.

Онъ тоже не понималъ, что говорить Маня.

— Диктуй… — повторила она. — Говори, что писать… Что, какъ, а я напишу.

— Да вѣдь ты грамотная. Тебѣ лучше знать, что и какъ…

— Постой… — перебилъ его Петръ Митрофановъ.