Ноги у Турки промокли, дождь усиливался. Пить он не хотел, но и слушать ворчание отца, бесконечные жалобы на врачей и отсутствие денег, тоже неохота. Кроме того, Турка хотел очутиться в тепле хоть на полчасика, авось и дождь прекратится. Тем более, сказал же Шуля, что никаких девчонок.

— А? Говори громче… — Кричал тот тем временем в телефон. — Если бы я хотел тебе начесать, я бы тебе начесал, поверь мне, — Шуля хрипло заржал. — Да сейчас придем, с пацаном. Да с одним! Слышь, ты чо, жадина-говядина? Турка свой, его грех не угостить. Сейчас будем уже, под твоей хатой стоим. Мы же договорились… Откуда она нарисовалась?

Шуля помолчал, потом что-то буркнул в трубку и закинул телефон в карман.

— Что, мама приехала? — спросил Турка.

— Да какая мама… Девку нашел. Подобрал там где-то, на трассе. Так ты пойдешь?

Турка хотел тут же отказаться, но что-то удержало. То самое «вдруг», которое он лелеял в последние дни, пытался отыскать любой его намек даже в самом незначительном событии. Все эти «вдруг» тесно переплетались с Леной.

Кроме того, он уже так размечался о квартирном уюте, что не мог заставить себя топать обратно по лужам через район под проливным дождем.

— Ладно, идем. Только без приколов.

— Да ясен красен.

* * *

В квартире пахло жареной картошкой. Тянуло и грязными носками, даже открытое настежь кухонное окно не заставляло запахи выветриться — помещеньице маленькое, слишком тесное для троих человек.

Шуля и Вадик наливали и наливали, а Турка потягивал колу из грязноватого бокала.

— Одному, оно, канеш, нормально жить, — вещал Вадик. — Делай что хочешь, туда-сюда, сам себе хозяин. Но жрать готовить… Я вот не умею. А тут Ленка появилась и нормас, картошечки сбацала, тряпкой помахала, веником. Одному — отлично. Но баба нужна. Пока мозг не начнет пилить, хай живет, — они с Шулей хрипло заржали и опять чокнулись. — Спит щас она…

Вадик выглядел на все тридцать. Он отслужил в воздушно-десантных войсках, и вот отдыхал и отмечал — с октября, вроде. Фигуру он имел приземистую: мощные волосатые руки, кулаки как утюги и широкое простецкое лицо, присыпанное щетиной. Под глазом шрам — круглая точка, как будто поставили клеймо сигаретой.

То, что происходило в октябре, кружилось мертвыми листьями на задворках сознания Турки. Сейчас его больше волновало, что гостью хозяина квартиры зовут Леной. Еще одно «вдруг», хотя вероятность ничтожно мала.

Сердце заколотилось, во рту пересохло, и приторный вкус колы застыл на языке. Турка поерзал на табуретке и встал:

— Пойду в туалет.

— Только сильно не дергай эту штуку, бачок сломан, — сказал хозяин перед тем, как опрокинуть в себя очередную порцию спиртного.

— Хорошо.

Турка заглянул в туалет, кинул взгляд в забрызганное каплями зубной пасты зеркало и притворил дверь. Прошел по коридору, заглянул в одну комнату, в другую. Кровь пульсировала в висках, не только от того, что делает что-то запретное, но от предвкушения и надежды.

Ведь такое вполне может быть. Если человек неожиданно исчезает, то и появиться может вот так запросто.

Он прошел через темную комнату освещенную лишь пятнами фонарного света, проникающего сквозь занавески. Кровать, тумбочка с телевизором, журнальный столик. На стене ковер, рисунок в сумерках не видно, но представить можно без труда — в комнате родителей Турки на стене тоже висел ковер, пока мама прошлым летом не раскричалась, мол, сколько можно, пора ремонт делать, обои переклеивать.