— Не верится, что уже скоро лето, — сказала Аня. — Вроде так тянулись дни.

— Ага. — Турка задержал взгляд на девушке. Аня смотрела перед собой и медленно говорила:

— Решила попробовать. Уеду, устроюсь. Поживу там одна. Вообще, конкурс в театральные ВУЗы по сто-двести человек на одно место. Шансов мало. Еще попробую в иняз поступить.

— А ты… Ну, знаешь английский?

— Читаю без проблем. Аудиокниги слушаю. Уже четыре года изучаю сама. Попробую, все лучше, чем бухгалтером быть, жалею, что год просрала. Мама до сих пор уговаривает закончить, но нет, лучше уж попробовать поступить в иняз. Сразу не решилась как-то, знаешь, на волне пофигизма поступила, а сейчас вот задумалась, что мне же этим всю жизнь заниматься. Пока взяла академический отпуск. Приколи, что это за жизнь, если каждый день занимаешься тем, что тебе неинтересно? От пятницы до пятницы жить, в ожидании выходных, как моя мама? А потом два дня смотреть телевизор, а вечером воскресенья ныть, мол, как быстро прошло время… Нет, спасибо. Может, получится с инязом, если с театралкой пролечу. Устроюсь потом гидом. Или переводчиком на круизный лайнер. Или еще что-то, лишь бы не сидеть в офисе целыми днями.

Они помолчали немного. Турка мог только позавидовать таким планам. Сам-то он тоже решил, что будет поступать в колледж, на компьютерщика, но вот теперь опять подняли голову старые змеи-сомнения. Зашипели, задвигались.

— Я даже… и не знал, что ты в английском шаришь.

— В испанском чуть-чуть тоже. Меня мама отговорила тогда, иди, говорит, какая тебе Москва, какой Питер. А теперь я поняла, что пока сам не сделаешь, то что считаешь нужным — ничего не получишь. Еще поняла, что нужно до конца идти, даже если ситуация безнадежная. Это ты меня научил! — она чмокнула Турку в губы и звонко рассмеялась. Тот смутился, глядя на девушку.

— Я? Ну ладно… Вообще, если бы не ты, то…

— Ладно, хватит. Сто раз обсуждали. Мы вместе спасли твою Конову.

— Ага, спасли. Только она лежит в психушке. И если она не придет в себя… Вдруг его отпустят? Следствие пока идет, но мало ли.

— Может, Лена еще поправится. Шутишь — отпустят? С чего бы?

— Мне снятся кошмары. Скоро сам в психушку лягу.

Они помолчали, глядя как ветер ерошит речку. На другом берегу кто-то распалил костер, и тонкая струйка дыма тянулась вверх, рассеиваясь над камышом.

— Хочешь, поехали со мной, — глухо проговорила Аня. Турка обнял ее за плечи, прижался. Потом поцеловал в щеку, коснувшись губами слезы. Губы у девушки дрожали. Она что-то еще хотела сказать, но он остановил слова кончиками пальцев, а другой ладонью провел по Аниным волосам.

Так они еще долго сидели молча. Он боялся отвечать, а она — услышать ответ.

* * *

Когда ему опять позвонил Стриженный и сказал, что Лену можно навестить, Турка не побежал сломя голову, а подготовился. Во-первых, скачал любимые песни Лены на мобильник и на плеер, взял наушники. Во-вторых, захватил копию дневника — кипу листков в пятнах, с загнутыми уголками.

Когда он зашел, Лена сидела на постели и смотрела в окно. Девушку перевели в другую палату, здесь пустовала пара кроватей, тумбочки стояли самые обычные. Увидев Турку, пациентка напряглась, и следила за каждым движением, не мигая. Он заметил на тумбочке журналы и потрепанную книгу. Врачи и раньше сообщали, что ее состояние улучшилось. Говорит мало, и только с женщинами. Опасается мужчин. В последнее время начала читать.

— Привет. Помнишь эту песню? — он включил «Литиум» «Нирваны». Конова сначала вздрогнула, а потом лицо ее разгладилось.