Они спустились по ступенькам, миновали холл, где толпились блеклые люди, вышли на улицу. Конец марта, пасмурно. Едва-едва пахнет весной.

— Так нечестно. Вы знали, что Лена никого не узнает и позвали меня. Что если ей станет хуже?

— С пострадавшей нужно плотно заниматься, пробовать разные варианты, — вздохнул Стриженый. — Психолога приставили уже. Она так на всех лиц мужского пола реагирует, но мы думали, может… ну, единственный, с кем она в последнее время близко общалась, может, ей легче станет, что ли. Родственника ее колем, он брешет без зазрения совести… Нам нужно знать из первых уст, что он там с ней… в детстве совершал. Без ее показаний никуда. Если дело не сдвинется с мертвой точки, ей потребуется полноценная реабилитация в психиатрической клинике.

— В психиатрической клинике, — растерянным эхом повторил Турка, слушая нескладную речь Стриженного и нахмурился: — В смысле — родственника колете? В детстве с Леной что-то сделал двоюродный дядя, это есть в дневнике. Как вы его нашли и причем вообще… Не понимаю.

Стриженный выудил сигарету из пачки, закурил. Еще одну вытащил, протянул Турке, а тот помотал головой.

— А что историк-то? И другие случаи с девушками?

— Ты видно, не понял. Историк — это и есть дядя Коновой. Андрей Викторович Нужников.

Турку будто по затылку ударили опять. Как тогда, в дачном домике. Сотрясение в итоге было несильным, и врачи сказали, что Турке повезло — толстые стенки черепа.

Он по инерции сделал пару шагов, поглядел на Стриженного. Происходящее напоминало сон — сейчас Турка проснется и окажется, что последних событий вообще не было.

— Историк, этот Андрей Викторович… Он двоюродный дядя Лены?!

— Да. Ее дядя. Тот самый, который совращал ее в детстве.

Они шли дальше, по сырой дорожке. Тут и там поблескивали лужи, голые деревья шевелили ветвями.

— Она не рассказывала, что он преподаватель.

— Пока неизвестно, знала ли она, кто он и что. Она общалась с «Пеппи», которую упоминала в дневнике. Некая Чулакова. Пока сложно сказать, но выходит так, что историк понятия не имел, что это подруга его племянницы. Показания Андрея Викторовича и записи в дневнике немного разнятся. Но в целом, выходит, что когда Лена узнала с кем именно встречается подруга, она не могла вот так просто взять и рассказать, что кавалер из себя представляет, — Стриженный вздохнул и провел ладонью по голове. — И саму Чулакову мы пока не допрашивали, она в Москве на данный момент. Судя по всему, Лена ей все-таки рассказала что-то, и Чулакова начала выяснять отношения с историком. Потом всплыла правда о Коновой и последовало расставание. Ну и таким образом наш Андрей Викторович затаил обиду… А может, и не обиду, может, он хотел закрыть в погреб Чулакову, а потом изменил решение, ведь подвернулся удачный вариант. В общем, пока неизвестно доподлинно, но следствие разберется. Тебе я и так рассказал больше чем надо. Лену обязательно нужно допрашивать. Одного дневника мало. Там можно написать что угодно, верно?

— Он держал в погребе племянницу…

— Двоюродную, — уточнил Стриженный и скривился: — Утверждает, что она была наркоманкой и он пытался ее вылечить. Поэтому держал взаперти. И вообще, с чего ты взял, что он ее насиловал, пытал? Ты что, разве видел результаты экспертизы или…

— Мне достаточно было взглянуть на нее. Просто держал в подвале, да? Может, она вообще сама себя калечила? Наркоманов лечат побоями и изнасилованием? Держа на цепи? Почему тогда он мне это не объяснил, когда я пришел, почему он ударил меня? И да, как же экспертизы?

Повисла пауза.