Ну… причем нагло улыбается и в упор смотрит своими сальными глазками… Так хотелось вмазать ему по жирной роже, что даже руки зачесались. Сдержалась кое‑как и говорю: «Папаша, в России денег столько нет, чтобы я согласилась лечь с тобой в постель!»

А он?

Эта сволочь так охамел, что схватил меня за руку и попытался затащить к себе…

Вот хам трамвайный, как говорит мой знакомый Ростовский!

Не то слово! Главное — старый, а руки как клещи, цепкие такие, если бы не газовый баллончик, не знаю, чем бы все это закончилось для меня…

А вам не хочется наказать его?

Если идти официальным путем, то свидетелей нет, да, собственно, ничего и не произошло, так что зря только время потеряешь, а наказать с помощью приятелей — противно руки марать. — Она брезгливо поморщилась.

А вы не боитесь, что этот «хрюн» старый начнет пакостить вам? — спросил Константин и пояснил: — Есть такие желчные люди: не досталось, так хоть обмажу…

Что вы! — Наталья усмехнулась. — После «черемухи» он боится меня как огня. Как‑то выхожу из квартиры, а он в лифте поднялся, увидел меня и мухой назад в лифт…

А вы ему представлялись?

Конечно же нет! — Она даже ужаснулась подобному предположению.

Дело в том, что он знает не только вашу фамилию и имя, но и номер мобильного телефона!

Фамилию он мог узнать у консьержки в журнале, а телефон… — на мгновение женщина задумалась. — Такие люди, как он, не прочь иногда козырнуть своим званием, а потому узнать мой номер ему не составило больших трудов…

Наверное, вы правы… Вы давно знакомы с Антоном?

Ответить она не успела: в дверь постучали, и симпатичная девушка внесла поднос с чашечками кофе, бутербродами и пирожными. Составив с подноса принесенное, девушка, бросив оценивающий взгляд на гостя, спросила хозяйку:

Еще что‑нибудь, Наталья Лукьяновна?

Нет, Марина, спасибо. Как вам кофе? — поинтересовалась она, когда Константин сделал глоток.

Прекрасный…

Так вот, с Антоном мы знакомы со школьной скамьи. Все случилось тогда, когда я пришла в первый класс. Будущие выпускники нас встречали, и юноши сажали первоклашек на плечи и переносили их через школьный порог… — Наталья мечтательно улыбнулась. — Как‑то так получилось, что Антон, в отличие от остальных десятиклассников, донес меня до самого класса, а потом посадил на парту и говорит: «Подрастешь — женюсь на тебе!» Он сказал это так серьезно, что я запомнила его слова навсегда, они превратились в навязчивую идею… Представляете, сколько за мной ни бегало мальчишек, я даже не целовалась ни с кем: мне казалось, что если я подарю кому‑то поцелуй, то этим предам моего Антона. Потом, окончив школу, я пыталась с ним встретиться, но он уехал в Индию обучаться всяким там йогам и другим премудростям Востока… Поступила в институт культуры, окончила его, снова попыталась с ним встретиться, а он уже в Японию соскочил… Тут папа мой погиб, в метро под поезд попал. По его завещанию я получила кое–какие денежки и открыла свою парикмахерскую на три мастера. Дело пошло, клиенты свои появились… Открыла салон, так себе, небольшой совсем… Как‑то пути наши пересеклись со Зверевым, который что‑то во мне увидел и помог открыть уже этот салон; и сейчас, чтобы стать нашим постоянным клиентом, в очередь записываются за полгода. Однажды послали меня в Париж на конкурс мастеров мужской прически и, представляете, там встречаю своего Антона, который согласился быть моделью у ученика Зверева. Вам не наскучило меня слушать?

Нет, нисколько!

С тех пор мы с Тошкой неразлучно вместе. Говорит, что о женитьбе тогда сказал всерьез и якобы постоянно следил за моей жизнью… И даже в Париж поехал из‑за меня… Не знаю, что из всего сказанного им правда, но было чертовски приятно, особенно в тот момент, когда он, после присуждения мне второго места, первым вручил огромный букет и сказал, что постепенно приближается к выполнению обещания, данного мне в первом классе…

Но почему вы столько лет тянули с женитьбой?

По моей глупости, — вздохнула она.