Ну, что, пошли в сауну? — словно подслушав мысли Константина, предложила она.

Пошли…

А в это время человек, которого не знали ни Рокотов, ни Милена, но который имел самое непосредственное отношение к двум вышеозначенным историям, поднимался по лестнице в одном очень важном доме.

Этим человеком был Аристарх Петрович Молоканов. Преодолевая ступеньку за ступенькой, он все больше волновался: ему предстояло встретиться с тем, кто во времена Ельцина входил в «ближний круг» и обладал достаточно большим весом для решения многих важных дел.

Именно он, Календин Фридрих Моисеевич, пригрел в свое время Молоканова, но когда после отречения Ельцина от власти его турнули, он не встал в позу обиженного человека, не угрожал никому всякими там разоблачениями, хотя и обладал реальными документами и мог серьезно навредить кое–кому из окружения нынешнего президента.

Фридрих Моисеевич — сын зубного врача еврея и русской учительницы английского языка, крепко настрадавшийся в детстве от своего имени–отчества, всегда роптал на родителей, пытавшихся уберечь свое дитятко от возможных неприятностей в будущем. Потому‑то и назвали его в честь пролетарского вождя Энгельса и записали на фамилию матери. В результате получилась гремучая смесь. Это все равно, что страусу прятать голову в песок. Фридрих считал, что было бы гораздо честнее назвать его еврейским именем и записать на фамилию отца, которая к тому же ему нравилась, — Рубинштейн.

Пробыв долгое время в опале, Фридрих Моисеевич решил, что пришла пора действовать. Повстречался кое с кем, ловко намекнул о том, о сем и вскоре занял ответственную должность в Администрации Президента. Его моментальный взлет оказался для всех столь неожиданным, что его стали побаиваться, и если Календин обращался с какой‑то просьбой, старались выполнить ее по возможности быстрее…

О новом назначении своего бывшего благодетеля Аристарх Петрович узнал в тот же день, но, прекрасно зная не только характер Календина, но и его слабости, не бросился к нему с повинной. Счел за благо выждать, но «весомо подготовился» к встрече: был уверен, что она произойдет в самое ближайшее время.

И не ошибся: не прошло и недели, как Молока- нова вызвали в «высокий» кабинет. Секретарша, женщина средних лет, профессиональным беглым взглядом окинула его и без каких‑либо эмоций сказала:

Проходите, пожалуйста: Фридрих Моисеевич ждет вас…

Вы, как всегда, пунктуальны, Аристарх Петрович, — одобрительно проговорил хозяин кабинета.

Молоканов отметил, что Календин не встал из‑за стола, что означало: не простил!

Здравствуйте, Фридрих Моисеевич, — сказал он, затем не очень уверенно подошел и положил перед ним на стол пухлый конверт с пятьюдесятью тысячами зеленых купюр.

Что это? — спросил хозяин кабинета, делая вид, что не понимает.

Тут мои извинения перед вами, — с трудом сохраняя спокойствие, ответил Молоканов, — за то, что я не пошел за вами, когда…

И правильно сделал! — перебил Календин.

Затем, взяв в руки конверт, открыл его, мгновенно оценил содержимое, небрежно смахнул его в приоткрытый ящик стола. Молоканов облегченно вздохнул: кажется, он был прощен, и окончательно это станет ясно, если Фридрих Моисеевич перейдет на «ты».

Да ты садись, Аристарх, в ногах правды нет, — кивнул он на кресло у стола. — Не скрою, я был зол на тебя, думал: надо же, столько сделал для него, а он при первом же серьезном испытании сразу от меня отказался.

Молоканов молча слушал, зная, что любые оправдания могут только обозлить Календина.

А потом мне стало известно, что ты ни разу не позволил себе сказать ничего дурного в мой адрес, хотя, вполне возможно, это сыграло бы положительную роль в твоей карьере. Подумал, может, я напрасно тебя обвиняю? Может, ты просто не мог поступить иначе? Нет–нет да и вспомню о тебе… Дошли до меня слухи, что хотели тебя выкинуть из системы…

Аристарх Петрович с интересом взглянул на своего бывшего патрона: есть еще порох в пороховницах! Даже об этом знает.