У Джорджа в душе была глубокая (хочется сказать — первородная, что бы это ни означало) рана, разъедаемая желчью от любой, даже самой крохотной, несправедливости или неудачи. Гордость, тщеславие и ядовитая обида затмевали ему солнце. Он воспринимал мир как заговор против себя, а себя видел жертвой вселенской несправедливости.
Во время действия этой истории довольно мало было известно об отношениях Джорджа с Джоном Робертом Розановым, так что эти отношения не фигурировали в теориях, объясняющих поведение Джорджа, и мифах о нем. Джордж стал учеником Розанова, когда изучал философию в Лондоне. Джорджу было двадцать, Розанову — за пятьдесят. Розановы, как известно, бедная семья из Бэркстауна. Дедушка, социалист-марксист, бежал из царской России. (По слухам, он был родственником художника, носящего ту же фамилию.) Он прибыл в Англию к свободе, нищете, неизвестности и разочарованию. Его сын, отец Джона Роберта, женился на местной девушке, методистке, обратился в христианство и разлюбил — точнее, никогда особенно не любил — политику. Он был электриком и временами сидел без работы. Дедушка прожил достаточно долго и успел утешиться сознанием, что, по крайней мере, внук стал незаурядным человеком. Джон Роберт, единственный сын, пошел учиться в эннистонскую школу с углубленным преподаванием предметов (ныне, увы, более не существующую), а затем в Оксфорд. Окончив университет, он отправился в Америку, где преподавал в Калифорнии, а затем в Нью-Йорке. Вернулся преподавать в Лондон, потом опять уехал в Америку, регулярно, иногда надолго, приезжая, чтобы внести вклад в английскую философию. Он нежно любил родителей, и его регулярно видели в Эннистоне, пока не умерла его матушка. Слава его среди нас не увядала. Однако у него было мало друзей в городе, и все говорили, что он не умеет заводить друзей. Он поддерживал отношения с Уильямом Исткотом и с эксцентричным старым часовщиком, с которыми говорил о философии.
На Джорджа Маккефри он сильно повлиял. Джордж «влюбился» в Розанова, в философию, в розановскую философию. Однако его душевное потрясение было столь велико, что он не высказывал своей любви (тоже, конечно, под влиянием Розанова); вернувшись домой, он говорил о Розанове с обожанием, но никогда никому не открывал, насколько полно этот человек завладел его душой. Можно спорить, был ли Джордж когда-нибудь любимым учеником. Но что известно совершенно точно — Розанов посоветовал Джорджу бросить философию, и тот послушал совета. Здесь следует вкратце рассказать о философских взглядах Розанова. (Замечу, что я не философ и не могу ни комментировать, ни разъяснять подробности.) Джон Роберт в пору своей многообещающей юности был скептиком, редукционистом, лингвистическим аналитиком, что называется (хотя, как мне объяснили, в данном контексте — неправильно) — логическим позитивистом самой суровой антиметафизической школы. Его методистское воспитание, кажется, совершенно безболезненно испарилось или как-то естественно перешло в методичный атеизм. Он был и остается истым пуританином. В Америке он заинтересовался философией науки (он неплохо знал математику) и провел немало времени в диспутах с физиками, пытаясь прояснить их философские заблуждения. Он опубликовал две ранние книги: одна — «Логика и сознание», камня на камне не оставившая от взглядов Гуссерля; другая — о Кантовом воззрении на время. Затем добавилась длинная книга под названием «Кант и кантианцы», после которой стало ясно, что он не просто «умненький мальчик». Далее последовали получившие известность труды о Декарте и Лейбнице, потом — «Критика теории игр» и основополагающий труд — «Ностальгия по конкретному». Затем он через Канта впервые заинтересовался философией морали, от которой в молодости отмахнулся; какое-то время был одержим Платоном и написал книгу «Бытие и запредельное», замечательный, но эксцентричный труд о Платоновой теории идей. |