Самурай сложил части трупа у ног князя и согнулся в поклоне.

— Статуи нет в кузнице, господин, — проговорил он.

— А мечи?

— Ни одного.

— Я так и думал, — ответил князь. — Но ответь, — обратился он вновь к старику, — как могло случиться, что Ночные Тени из Кога вновь смогли возродиться после стольких лет забвения? Я думал, что все они уничтожены, и даже сама память о них стерта огнем и сталью мечей трех сёгунов!

Старик медленно поднял голову и взглянул на вершины далеких гор, тонущие в низких облаках. Его изборожденное шрамами лицо тронула легкая усмешка.

— Ты спрашиваешь, как такое могло случиться, великий даймё? — промолвил он. — Я отвечу. Скажи, сможешь ли ты уничтожить собственную тень, даже если разожжешь на ней костер или воткнешь в нее свой катана? Да, какое-то мгновение огонь и блеск клинка смогут затмить ее, но это лишь иллюзия. Даже когда человек умер, его тень живет до тех пор, пока тело не рассыплется в прах. Синоби — это тени Японии. И пока жива Япония, синоби будут существовать, сколько бы поколений сёгунов не пытались их уничтожить…

Он открыл глаза.

Сверху над ним нависал потолок с лепниной и вычурной люстрой, крашенной под бронзу. Но и потолок, и люстра, и занимающийся за окном рассвет были размытыми, полуреальными, ненастоящими. Гораздо реальней был сон, из которого он только что вынырнул. Перед глазами все еще стояло изборожденное морщинами и шрамами лицо старого самурая. Его последние слова звенели в ушах, рождая в сердце тревогу.

При этом он все еще чувствовал тяжесть рогатого шлема на голове и доспехов на теле. Но реальнее всего был тяжелый запах крови, забивающий аромат цветущей вишни…

Сны приходили нечасто. С каждым месяцем, отдаляющим его от событий, о которых очень хотелось забыть, они снились все реже. Но при этом все реже они имели отношение к тем событиям. Это были словно эпизоды чьих-то чужих жизней, подсмотренных им во сне. Причем жизней давно минувших, но реальных настолько, насколько может быть реальной собственная жизнь.

После таких снов окружающая обстановка казалась менее настоящей, чем только что прерванное сновидение. От этого после пробуждения было немного не по себе. И для того чтобы избавиться от неприятного ощущения, было одно проверенное средство — максимально жесткий контрастный душ.

Виктор рывком вскочил с кровати и бросился в ванную…

Горячие струи воды, чередуясь с ледяными, жестко били по голове и плечам, возвращая ощущение того, что окружающий мир — не иллюзия, а самая что ни на есть объективная реальность, данная нам в ощущениях.

Когда ощущение кожи, отделяющейся от мяса, стало нестерпимым, Виктор выключил воду и вылез из ванны. Покряхтывая, он растерся жестким, словно наждак, полотенцем и лишь после этого рискнул стереть водяную взвесь с запотевшего зеркала.

В зеркале отразился совсем не японец, а самый что ни на есть европейского вида молодой парень с темными, короткострижеными волосами, не по возрасту пронзительным взглядом и волевым подбородком, украшенным суточной щетиной.

Виктор облегченно вздохнул и взялся за бритву. Оно, конечно, понятно, что ожидание увидеть в зеркале современной квартиры средневекового воина чуть не с другого конца света было по меньшей мере признаком начинающейся шизофрении. Но ровно полминуты назад стопроцентной уверенности в отрицательном результате не было.

— Схожу с ума, — вздохнул Виктор, скребя подбородок «Жилеттом». — Грустно, но факт. А факты — вещь упрямая…

Жизнь между тем шла своим чередом. Ровно через час он лишь на мгновение вспомнил о странном сновидении, уже потерявшем утренние краски и потихоньку исчезающем из памяти под грузом насущных забот:

— Эх, лучше б туда, в японские князья, чем здесь…

…Он сидел за столом и грыз карандаш.