А как и откуда Ронге мог уточнить сведения об истинном конечном получателе?

Разумеется, лишь от арестованного получателя второго письма, который не мог не быть сообщником Редля (или пока что, в строгом соответствии с фактами, какого-то другого возможного фигуранта), а попавшись с полученным письмом в лапы к Ронге, не мог не предать свего шефа!

Теперь, забравшись на высоту объективных знаний, не доступную никому из участников событий 1913 года (зато они обладали иной важнейшей информацией, пока еще не известной нам!), мы можем сделать вывод, что против полковника Редля свидетельствовало лишь первое письмо, в котором не было никаких шпионских текстов, а были лишь русские рубли! Все остальное было только поделками Максимилиана Ронге.

Могло ли даже это первое письмо, так и не дошедшее до Редля, послужить основанием для обвинений в шпионаже? Конечно нет — и сочиненная нами история о карточном долге вполне отметала такие даже и не обвинения, а всего лишь подозрения!

Заметим, кроме того, что Редль, скорее всего, так и не сумел получить информацию о том, что же это первое письмо из себя представляло.

Разобрался ли сам Ронге в смысле этого таинственного письма, а если разобрался — то когда именно, нам также выяснить не удастся: эту тайну Ронге унес с собой в могилу, оказаться в которой ему случилось очень нескоро — в 1953 году. К тому времени престарелый генерал Ронге помогал американцам налаживать деятельность австрийской жандармерии и будущей австрийской военной разведки, право иметь которую Австрия восстановила в 1955 году.

Поэтому нам самим предстоит разбираться в смысле совершенно непонятной присылки рублей (притом — безо всяких сопровождающих разъяснений!), выглядящей нелепо и опрометчиво с профессиональной разведывательной точки зрения.

Зато провокационные письма, сфабрикованные Максимилианом Ронге в апреле-мае 1913 года, могли, казалось бы, кого угодно пригвоздить обвинением в шпионаже. С фигурантом, захваченным при получении второго письма (его имя нам еще предстоит назвать!), это удалось, как показывают факты, распрекраснейшим образом!

Однако оказывается, что даже и такой текст, какой имело опубликованное четвертое письмо, нисколько не мог послужить подозрению об измене, если адресатом его оказывался полковник Редль. Это парадоксальное утверждение нам еще предстоит серьезно обосновать.

Пока что (поскольку нам и в дальнейшем предстоит разбираться со смыслом и величиной значительных денежных сумм того времени) целесообразно разобраться в том, что же собою представляли деньги, вложенные в конверты, присланные на имя Никона Ницетаса.

1.4. Прейскуранты предательства и провокации

Итак, постараемся оценить, что же из себя представляла сумма в 7 тысяч крон в Вене 1913 года, вложенная в конверт четвертого письма.

Приведем свидетельство о тогдашнем уровне заработной платы в Австро-Венгрии: «Юрист с годичным стажем работы в суде получал в то время 70 крон в месяц, молодой учитель в первые 5 лет работы 66 крон, почтовый служащий 60 крон. Асессор венского реального училища до 1914 года получал месячный оклад 82 кроны. Бенито Муссолини, который в 1909 г. был главным редактором газеты «Авениль дель Лабораторе» в тогда еще австрийском Триесте и одновременно работал секретарем социалистической рабочей палаты, получал за обе работы 120 крон».

Отметим, что лица, занимавшие упомянутые должности, не только могли вести тогда вполне достойный образ жизни, соответствующий их социальному уровню, но и содержать при необходимости собственные семьи, не слишком бедствуя при этом.

Примером как раз может послужить семья, в которой рос и воспитывался будущий полковник Редль.

Правда, детство Альфреда Редля отстоит довольно далеко по времени от событий 1913 года, но и уровень заработной платы в Австро-Венгрии, и цены за товары и услуги не принципиально изменились в те десятилетия: серьезных кризисов тогда не наблюдалось, а темпы инфляции были ничтожными.