3.3. Гибель Редля: официальная версия

Снова рассказ Роуэна:

«В половине двенадцатого вечера Редль попрощался с Поллаком и возвратился в гостиницу. В полночь у него появились четыре офицера в полной военной форме. Редль сидел за столом и писал, но при их появлении встал и поклонился».

Последние слова надо понимать так, что кто-то еще открыл вошедшим дверь — или же она не была заперта, что никак не согласуется с тревогами, которыми должен был терзаться Редль в данный момент. Но об этом кто-то, открывавшем дверь, ничего не сообщается.

Четыре офицера — это уже упоминавшиеся генерал-майор Хёфер, полковник Урбанский, майоры Ронге и Ворличек.

Далее — сцена общения Редля с пришедшими, напоминающая ритуальные обряды расправ членов конспиративного тайного общества с очевидно разоблаченным предателем — как это изображается в произведениях авторов типа Александра Дюма-отца:

«— Я знаю, зачем вы пришли, — проговорил он. — Жизнь моя прожита бесполезно. Я пишу как раз прощальные письма.

— Мы не можем не задать вам вопроса, в каком объеме и в какой период времени осуществлялась ваша, скажем так, внеслужебная деятельность.

— Все, что заслуживает внимания, вы найдете в моем доме в Праге, — ответил Редль.

Потом спросил, не может ли он получить во временное пользование пистолет.

Ни у кого из офицеров оружия не оказалось, но один из них поспешно вышел и через четверть часа принес браунинг, который передал полковнику.

Оставшись опять один, Редль написал на оторванной половине листа твердым почерком:

«Меня погубили легкомыслие и страсть. Помолитесь за меня. За свои грехи я расплачиваюсь жизнью.

Альфред.

Сейчас 1:15 утра. Через несколько минут меня уже не станет. Пожалуйста, не допускайте судебно-медицинского вскрытия трупа.

Помолитесь за меня».

Он оставил два запечатанных письма. Одно было адресовано его брату, другое — генералу барону фон Гизлу, который ему всегда доверял и которому он был обязан своим переводом в Прагу».

Ронге так коротко повествует о происшедшем:

«Около полуночи Редль вернулся в давно окруженную со всех сторон гостиницу «Кломзер». Когда мы вошли в его комнату, он был уже раздет и пытался повеситься. Редль был совсем разбит, но согласился дать свои показания лишь одному мне. Он рассказал, что в течение 1910–1911 гг. широко обслуживал некоторые иностранные государства. В последнее время ему пришлось ограничиться лишь материалом, доступным пражскому корпусному командованию. Самым тяжелым его преступлением была выдача плана нашего развертывания против России в том виде, в каком он существовал в упомянутые годы и какой в общих чертах оставался еще в силе. Но об этом он мне ничего не сказал. Соучастников у него не было, ибо он имел достаточный опыт в этой области и знал, что соучастники обычно ведут к гибели.

Наконец, он попросил дать ему револьвер».

Здесь масса очень интересного.

Во-первых, никто из спутников Ронге не подтверждает попытки Редля повеситься — это целиком выдумка одного Ронге!

Во-вторых, фраза: «Самым тяжелым его преступлением была выдача плана нашего развертывания против России в том виде, в каком он существовал в упомянутые годы и какой в общих чертах оставался еще в силе» — чрезвычайно важна. Она, во-первых, является чистейшей правдой — это нам предстоит установить позднее, но, во-вторых, нисколько не является обоснованием обвинения Редля в предательстве — этот пародоксальный факт нам тем более предстоит тщательно аргументировать!

Наконец, просто сногсшибательна последующая фраза: «Но об этом он мне ничего не сказал» — мы ее уже заранее пообещали читателям! Это тоже, надо полагать, правда, но от кого же и когда же Ронге сумел узнать о таком факте — от русских, что ли?

Ведь Редль именно в этом-то и не сознался при данной беседе, оказавшейся, если верить Ронге и его спутникам, последней в его жизни!

Факт диалога Редля с Ронге один на один, прервавший так и не успевшую начаться общую беседу, подтверждает Хёфер, составивший в 1913 году официальный доклад об этом деле — его текст был обнаружен Хайнцем Хёне.