Затем вечером в воскресенье происходил ужин с Поллаком — и какое-никакое потребление алкоголя!

Можно ли было после этого не свалиться в сон — как бы ни были перенапряжены нервы?

К тому же и агент-официант, обслуживавший Поллака и Редля, имел прекрасную возможность что-нибудь подсыпать в бокал к последнему! Для этого, конечно, он должен был получить и соответствующее приказание, и, главное, сам необходимый препарат.

Такое решение естественно напрашивается, но вот не известно, удалось ли это осуществить в реальности: ведь требовалось время и на осмысление и согласование информации, срочно поступающей и из Праги, и из ресторана «Ридхоф», и от Гайера, и на принятие соответствующего решения, и, главное, на его осуществление! Так что это могло и не сложиться!

Второй вариант состоит в том, что Редль все же не спал.

Тогда дверь пришедшим должен был открыть он сам — по неосторожности.

Есть, конечно, и третий вариант — промежуточный: Редль спал, когда убийцы вошли, а затем они разбудили его — и произошло предсмертное выяснение отношений.

Но Редль мог и вовсе не спать в эту ночь — или ненадолго отключаться, напряженно прислушиваясь к тишине в гостиничном коридоре. В это время Редль должен был дожидаться вестей, которые обязан был доставить ему Сладек. Тот их и привез, но тогда, когда полковник был уже мертв; это нам предстоит, конечно, объяснять.

А вот если бы что-то у Сладека не сложилось, то он обязан был прислать тревожную телеграмму — это очевидно.

Не исключено, что и об успешном завершении своей миссии Сладек в действительности сообщил телеграммой, предварявшей его самоличное появление в Вене. Тогда именно эта телеграмма и могла нанести смертельный удар Редлю!

Возможность такой телеграммы корреспондируется и с рассказом Роуэна о посыльном, якобы демонстрировавшим слуге в отеле письмо к Редлю, в результате доставки которого в номер и обнаружилось самоубийство. Такая подробность явно принадлежит к числу тех, что вытрясали репортеры из всех возможных свидетелей — включая прислугу отеля и ресторана.

Пришла ли такая телеграмма фактически или ее вовсе не было, но Редль и сам мог предупредить прислугу в отеле, чтобы телеграммы немедленно доставлялись ему — и ночью, и днем! Это, конечно, и могло повлечь роковую его неосторожность: на сообщение через дверь о принесенной телеграмме Редль мог распахнуть ее — и его схватили!

Ключ к тому, какой из вариантов сработал на самом деле — в запечатанных конвертах двух писем, оставленных Редлем и адресованных Гизлю и кому-то из братьев Редля.

Предсмертная записка, процитированная Роуэном, ничем нам помочь не может: она могла быть и поддельной, и подлинной.

Если Редль, не проснувшись, проспал свою смерть, то и записка была поддельной, а призыв в ней не производить вскрытие диктовался необходимостью скрыть следы снотворного, которым должны были угостить Редля в ресторане. Поддельными могли оказаться и предсмертные письма, оставленные Редлем, — если они действительно были предсмертными по содержанию, а не просто написанными в тяжелую минуту.

Но Редль, бодрствующий перед неизбежной гибелью, сам мог написать такую предсмертную записку — у него были собственные мотивы избегать посмертного вскрытия, о которых нам предстоит рассказать. Как на самом деле получилось со вскрытием — это хорошо известно и ниже мы это опишем, но это уже не совсем зависело от воли и Редля, и его убийц.

Если Редль бодрствовал перед смертью, то свои последние строки он писал под пистолетным дулом. При этом был достигнут компромисс между ним и убийцами: он напишет то, что устроит их, а они не помешают ему изложить еще и то, что он сочтет нужным дописать от себя.