Первым из летнего кочевья вернулся аргиш Тоги Тэниседо. Это была добрая сотня нарт с вьюками, мешками, жердями для жилищ и лодками, за нартами темной массой двигалось стадо оленей. Собаки, оставив животных, восторженно понеслись к чумам, детишки кинулись им навстречу… Тоги, не обращая внимания на Селифона и Олю, распоряжался, где ставить нарты, куда направить стадо. Потом он крепко встряхнул Олину руку, что-то пробормотал. У него было насупленное властное лицо с умными глазами, он сразу понравился Оле и важной хмуростью и четкостью движений.

— Лучший человек — Тоги! — с гордостью сказал Селифон. — Все знает — оленя вести, дикого гуся бить, волка прогонять, все, все!

Стойбище сразу увеличилось вдвое. Аргиш Тоги появился утром, а к вечеру это был уже совсем иной поселок. Оля с интересом наблюдала за возведением чума, меховой дом устанавливался в считанные минуты. Сперва укреплялись две главные жерди, образовывавшие арку, затем по кругу укладывали шесты, деревянные ребра будущего дома. Когда конусообразный остов чума был готов, на него набрасывались шоки — полотнища, сшитые из оленьих шкур в два слоя, шерстью внутрь и наружу, — обкладывали шкуры внизу снегом, чтоб не продувал ветер, и разжигали очаг: дом был готов. Оля бывала уже в чумах, но детально с ними не знакомилась. Теперь она вместе с Селифоном пошла в гости к Тоги. Это было самое большое жилище в стойбище, раза в два больше чума Селифона. Оля, пораженная, осматривалась — от входа до противоположной стены было не меньше восьми метров, — целый зал, в котором могло разместиться много людей. Здесь и в самом деле жило две семьи: ка правой стороне Тоги с детьми и женой, слева семья Нгойбо Окуо. Посредине на железном листе пылал очаг, на крючьях, подвешенных к перекладинам, висели котлы и чайник. По обе стороны очага были уложены доски, покрытые шкурами, на шкурах в одних замшевых трусиках сидели хозяева — Тоги и Нгойбо, — оба смуглые, худые и крепкие. Они согласно кивнули головами вошедшим, прикрикнули на ползавших кругом ребятишек и показали на места около себя. Женщины, прервав свои хозяйственные занятия, с любопытством уставились на Олю. Тоги строго прикрикнул и на них. Труднее всего было усмирить двух лаек, привязанных к дверной перекладине.

Тоги предложил гостям угощение, сам нарезал тоненькими ломтиками мороженую нельму, вытащил из котла мясо, разлил по кружкам чай. Время, когда Олю ужасал вид сырой рыбы и полупроваренного мяса, уже давно прошло, она попробовала и строганины и варева, выпила кружку крепкого чайного настоя — от него сразу сильно забилось сердце, — только закусывать мороженым жиром наотрез отказалась. В чуме было жарко, но не дымно, дым поднимался вверх и облаком стоял у выходного отверстия. Оля понемногу отодвигалась от раскаленного железного листа к стенке, к постелям, покрытым шкурами. Тут дети возились со щенками. Они схватили Олю за руки, щенки кусали ей пальцы, маленькая девочка уцепилась за ее косу. Оля рассмеялась. Тоги обратил к ним грозное лицо, все сразу затихли: и дети и собачата. Оля тоже смутилась.

— Ты слушай, Ольга Иванна, слушай! — посоветовал Селифон. — Очень интересно Тоги говорит, очень важно.

Но Оля плохо понимала их разговор, хотя из уважения к ней Тоги говорил по-русски, а когда забывался, переходил на родной язык. Селифон переводил его слова. Она разобрала только, что Тоги отчитывался в летней кочевке и хвалился успехами: называл места, где охотились на диких оленей, — их именовали просто «дикие», перечислял гусей и уток, песцов и волков, упоминал крупных рыб — он привстал и поднял руку, показывая величину рыбы. Это показалось Оле преувеличением, трудно было поверить в существование такой исполинской рыбы.

— Всю зиму хватит, — заключил Тоги.