А Тоги сурово ответил:

— Охотиться надо, Ольга Иванна, дикого бить. Самое главное — дикий! Мясо на всю зиму, понимаешь?

Оля слишком мало знала, чтоб спорить. Она молча спрятала предписание Кравченко в папку, куда складывала все официальные бумаги. В конце совещания Оле пришлось еще раз выступать. Ее спросили, не может ли она отпустить старших мальчиков за два месяца до конца занятий — не хватает пастухов для домашних стад.

— И не думайте об этом, — заявила она решительно. — Ни одного не отдам, так и знайте! Что это такое — во всем Союзе детишки нормально учатся, а здесь вы свои порядки вводите?

Она взволновалась и рассердилась, при всех упрекнула Селифона — он обещал идти навстречу школе, чего теперь стоят его уверения? Тоги, не глядя на Олю, пробормотал, что подростки должны работать, колхоз не обязан кормить их без толку, когда не хватает рук. Селифон строго прервал его. Пусть Ольга Ивановна не сомневается — детишки будут учиться.

— Как в Союзе, Тоги, — сказал он с удовольствием.

2

Извещение о весенней учительской сессии на этот раз пришло своевременно: в Дудинке поняли, наконец, что она живет не в ста километрах. Оля кинулась к Селифону с просьбой отвезти ее. Но он не мог — его тоже вызывали на окружное совещание, на две недели позже, столько времени отсутствовать было нельзя. Остальные колхозники были заняты подготовкой к кочевью. Он предложил ей:

— Возьми Ядне, возьми моего Недяку — справятся, уже ездили в Дудинку. — Он тут же поправился: — Сами они не ездили, только со взрослыми, но это ничего.

Сначала Оля испугалась ехать в такую даль с подростками, потом ей это даже понравилось — сама будет начальником. В ней кипела энергия. Она опасливо подумала: «А вдруг заблудимся или ударит пурга?» — и тут же решила: «Тундра не лес, здесь и при желании не заблудиться, а случится пурга — отсидимся в чуме, по крайней мере будет что вспомнить». Она сама на очередном занятии сообщила мальчикам об ожидавшей их радости:

— Ядне и Недяку, поедете с мной в Дудинку.

Это был целый маленький аргиш. На Олиных нартах лежал мешок с продуктами, Ядне и Недяку везли топливо и небольшой разобранный чум. Выехали они в полдень, в самое солнце. Все стойбище вышло их провожать. Оля первая лихо скатилась с холма в долину — она уже хорошо правила упряжкой, только на другом берегу реки она обернулась и помахала рукавицей провожающим. Она помчалась на юго-запад на факторию: дорога эта была ей уже известна. Оля ликовала при мысли, что скоро увидит кино, магазины, сможет накупить нужных товаров, зарплата ее почти не тронута. Она с упоением вытягивала лицо навстречу солнцу, с восхищением оглядывала сверкающую тундру. Скоро она перестала эго делать — от сверкания быстро заболели глаза, ледяной ветер не церемонился со щеками: солнце шло на весну, зима упрямо поворачивала на мороз, минутами казалось, что сейчас даже холоднее, чем было в полярную ночь. В действительности было не ниже сорока, по здешним условиям совсем тепло, но каждый из этих сорока градусов на ветру резал злее ножа. Мальчики мчались за ней, закутанные так, что не было сантиметра голой кожи, на глазах у них были костяные пластинки с узкими прорезами — солнечные очки.

На фактории Жальских протянул Оле руку и широко оскалился, ничем не показывая, что между ними что-то произошло.

— В Дудинку, значит? — сказал он. — Дело, дело. Ну, заходи, чайком побалуешься — с холоду неплохо. Могу и погорячее стопочку выдать — чистый, как слеза.

— Личный спирт? — насмешливо поинтересовалась Оля.

Жальских нахмурился.