|
До них, за многие десятки километров, донесся его голос — гудела мощным басом ТЭЦ. Они скатились вниз, плутали в лесах, выдирались на озера — из озер вытекала река, подходившая почти к самому Норильску, по льду было легче идти. Но скоро пришлось убираться со льда на берег — показались первые разводья, река готовилась вскрываться. Теперь город давал знать о себе не только голосом ТЭЦ и дымами заводов, высоко поднимавшимися в небо, — его, как всякую столицу, окружали младшие города и поселки, он начинался с далеко выброшенных предместий. По тундре, через лесок, шагали мачты высокого напряжения, на берегах реки Норилки возникали селения — крестовины радиостанций, базы, затоны. Потом открылся большой поселок, Валек — аэровокзал, пристань, трехэтажные каменные дома, приземистые бараки, неизбежные дощатые балки. Аргиш вел Тоги, он лихо выкатил на шоссейную дорогу, еще покрытую снегом, помчался по ней — сзади бежали мальчишки. Тоги тут же пришлось спасаться на обочину — по шоссе с диким рычанием мчались семитонные «МАЗы», олени начинали пугаться, сам Тоги чувствовал себя не очень хорошо — в Дудинке подобные страшилища встречались редко, а других городов он не знал. Еще через некоторое время аргиш остановился — после того как они проехали совхоз, снег на шоссе исчез, под полозьями нарт скрипел асфальт.
— Нельзя ехать, Ольга Иванна, — сказал огорченный Тоги, — олени не вытянут. — Пойдем пешком, — решила Оля. — Конечно, асфальт не трава, тем более не снег, но нарты без нас они потащат. Так они шли рядом со своими нартами — олени с трудом тянули их по шершавому асфальту. И снова за ними бежала толпа детишек, останавливались и взрослые — в этом заполярном городе олени были более редки, чем автомашины, поезда и самолеты. — Олешки, смотри, олешки! — кричали дети в восторге, выбегали на мостовую, старались похлопать животных по спине — таких озорников Тоги сурово отгонял хореем. Недяку с Ядне, забывая о своих нартах, разевали рот на пятиэтажные здания с колоннами, на автобусы и автомобили, на рекламы кинотеатров и клубов. Аня казалась совсем растерянной, лицо ее, выглядывавшее из-под пыжиковой шапки, пылало от смущения — от этого она становилась еще красивее. — Что с тобой, Анечка? — спросила Оля. — Ой, стыдно, Ольга Ивановна, — шепнула Аня с мучением. — Все на нас смотрят, мы так плохо одеты, ни одного нет, как мы. Она с отчаянием показала на свою роскошную праздничную малицу — творение искусства, мозаику из меха горностая, пыжика, лисы, цветной кожи и бисера. Действительно, такой одежды ни у кого не было, девушки в городе ходили в простых плащах, легоньких пальто, распахнутых по случаю теплого дня — виднелись их ситцевые, шерстяные и шелковые платья. На Аню засматривались мужчины и женщины, это приводило ее в содрогание, она готова была куда-нибудь убежать. — Глупенькая, — ответила Оля. — Конечно, в городе по-другому одеваются, но что из этого? Не обращай внимания, пожалуйста. Она сама начинала чувствовать смущение. Она знала, что город этот больше и красивее Дудинки — подлинная столица центрального Заполярья. Она помнила, как Сероцкий, еще не видя Норильска, восхвалял его. Да и Ирина не раз говорила: «Мы к Норильску относимся, как Вашингтон к Нью-Йорку — командуем им и завидуем ему». Она готовилась встретить то, что увидела, — и нарядные дома, и вывески, и сияющие витрины магазинов, и бурное движение машин. Но ее ошеломила толкотня на улицах — было воскресенье, даже широких тротуаров не хватало для потока прогуливающихся людей. Оле показалось, что она попала на Невский или Крещатик, высокие яркие здания с колоннами усиливали эту иллюзию. |
