Изменить размер шрифта - +

Я пожала плечами.

– Ты не обязан подтверждать баллады, Узара.

Группа молодежи вынеслась из боковой улицы, едва не сбив нас с ног.

– Куда спешите? – крикнула я отставшему, который тащил большой вонючий мешок.

– Заключенных будут ставить к позорному столбу, – проорал он с явным ликованием.

– Нам стоит на это взглянуть, – повернулась я к Узаре.

– Тебе нравится смотреть, как людей забрасывают навозом? – Маг не скрывал отвращения.

– Нет, – лениво ответила я, – но Грену нравится. У него довольно примитивные понятия о развлечениях.

Узара испустил долгий, покорный вздох.

– Хорошо.

Мы последовали за лихой молодежью и вскоре оказались на длинной мощеной площади перед зданием суда. Высокий фасад новой каменной кладки, гордый от статуй на фронтоне, маскировал путаницу крыш, по которым я однажды карабкалась к свободе. Первую горсть жалких голозадых мужчин, дрожащих в своих рубахах, вывели на площадь, дабы запереть в беспощадные челюсти позорных столбов.

– Именем Рэпонина я призываю всех собравшихся привести в исполнение справедливое наказание представленным здесь преступникам. – Первый из тюремных констеблей, осуществлявший защиту прав горожанина личной годовой службой по охране порядка в своем округе, вышел вперед, ужасно представительный в фуражке с кокардой и алым должностным кушаком на поясе. Он открыл солидный гроссбух. – Маркель Галерин, за продажу хлеба с примесью квасцов.

Тиски позорного столба с грубо выжженными в дереве весами бога правосудия защелкнулись на вырывающейся жертве.

Толпа взревела, и в опозоренного булочника полетела гнилая морковь. Среди овощей попался один мстительный камень, который сильно порезал ему щеку.

– Анзим Шаммель, за недовес.

Незадачливый Шаммель с виду был мясником и пострадал соответственно: его забросали старыми костями, обрезками шкур и жира, а под конец он получил прямо в лицо противную требуху от праздничной баранины какой-то семьи, что вызвало бурю одобрения, эхом прокатившуюся по всей площади. Видно, какая-то хозяйка решила, будто месть стоит больше, чем колбаса из бараньего желудка.

– Это действительно необходимо? – пробормотал Узара со сдержанным презрением.

– Спроси у этих обманутых женщин, что значит для них каждое пенни. – Толстуха рядом со мной швырнула горсть необъяснимой грязи, лицо ее перекосилось от злобы. – Это их дети ходят голодные.

Я помню трудные времена моего детства, когда матери приходилось дрожать над каждым пенни, пока она не проглотила гордость и не нанялась в служанки. Если спросите меня, то скажу: эти воры заслужили каждый час из своих пяти дней унижения и боли. Когда нужда заставляет меня освобождать кого-то от денег или ценностей, я всегда проверяю, могут ли они вынести эту потерю, и делаю это не только ради того, чтобы не перегрузить весы Рэпонина к тому дню, когда я буду отвечать перед Сэдрином для прохода в Иной мир.

Узара поджал губы с тем бессознательным видом магического превосходства, который так меня раздражал. Стараясь не обращать на него внимания, я осмотрела гневную толпу, ища белокурые головы, не просто светлые или песочные, но волосы истинного цвета соломы, которые означают неразбавленную Горную кровь.

Толпа зашумела, когда человек, чье имя я не расслышала, был прикован к позорному столбу из-за злой собаки, но больше оскорблений, чем снарядов, полетело в него. Пока мы ждали, все, кому не удалось соблюсти законы города, были должным образом покараны, последний мужчина давился от кашля в облаке золы и шлака за то, что позволил огню распространиться от своей собственности. Народ потянулся к другим развлечениям, оставляя площадь родным пригвожденных, предлагающим им утешение и воду, и лишь несколько упорных обвинителей продолжали осыпать их упреками.

Быстрый переход