Изменить размер шрифта - +

— Насчет подвески… — начал он, но Лайза поспешно его перебила.

— Все не так плохо, как может показаться, Чад. Это всего лишь кучка ограниченных, мелочных и злобных людей, которые нарочно разносят по городу слухи о вашей так называемой краже.

— Да, — сказал он, рассуждая вслух. — Хочется верить, что это только маленькая кучка, но она исключительно речиста.

Он так выразительно посмотрел на Лайзу, что у нее перехватило дыхание. Он сделал движение, словно хотел поднести ее руку к своим губам, но внезапно остановился, и уже в следующее мгновение в выражении его лица произошла резкая перемена. Чад выпустил ее руку.

— Думаю, я должен быть благодарен, — сказал он холодно, — что вы, по крайней мере, не в их числе.

— Чад! Как вы можете! Разве я…

— А почему бы и нет? — его зеленые глаза приобрели уже знакомый оттенок мутного бутылочного стекла. — В конце концов, я мишень для всякого, кому захочется ткнуть в меня пальцем. В последний раз, когда сплетники захлебывались от восторга, смакуя мои будто бы доказанные грешки, вы почти были на их стороне.

Лайза побледнела, как мел, но резкая отповедь, которая была уже у нее на губах, осталась несказанной из-за появления Селкирка. В следующую минуту Чад резко повернулся и, прежде чем она смогла найти ответ, вышел из холла. Какое-то время Лайза стояла, словно остолбенев, а потом, вместо того чтобы вернуться в гостиную, бросилась вверх по ступенькам в свою комнату, где в слезах упала на кровать.

Она чувствовала себя раздавленной его словами. Он с таким же успехом мог бы ударить ее. Господи! Как она могла быть такой глупой! Как могла подумать, что его чувства к ней потеплели? Ее по-детски упрямая выходка, когда ей так захотелось вернуть его любовь, ну хоть просто привлечь внимание, тогда, много лет назад, во время их ссоры, — она была неправильно понята им, и никогда больше он не будет ей доверять! Конечно, она ничем не может доказать ему свою веру и преданность.

Но, с другой стороны, думала Лайза, почему она должна ему что-то доказывать? Выворачивать перед ним наизнанку свою душу? Разве сам он все это не может увидеть? Не хочет? Как мог он хоть на секунду подумать, что она его предала? А может — и от этой мысли она похолодела — может, он не хочет возврата страстного чувства их прежней любви? Конечно, он ее поцеловал — это же было, но он ясно дал понять, что его объятиями она обязана совсем не любви. Лайза чуть не застонала. Ничего, ничего… А ей все равно! Если уж он решил похоронить все то, что было между ними, ради Бога, она с радостью сделает то же самое. Ну конечно! Пока он не попался ей на улице три месяца назад, она даже и не вспоминала о нем!

Лайза подошла к окну и стала беспокойно смотреть туда, где июньское солнце набросило кружевную испанскую мантилью теней на странно притихшую площадь. Ну, даже если все и так, размышляла она, но в душе она была вынуждена допустить, что все иначе, — все же он безо всяких усилий отвоевал часть ее души, которая грозилась превратиться из части в единое целое. И тут все защитные ухищрения Лайзы рухнули, как карточный домик. Помоги ей Господи! — потому что она безумно влюблена в Чада Локриджа.

Она почувствовала, как ее слезы рвутся наружу. Может, Чада и тянет к ней физически, и — видит Бог — она тоже хотела его, точно так же. Но сущность ее желания заключалась в том, что ей хотелось разделить с ним его жизнь — ее лучшие и худшие времена, смех и боль, радости и горести… И дети… Его дети… Она так хочет иметь от него детей! Господи Боже, она так жаждет его — всего его!

Она зарылась в подушку, плача от бессилия. Но что же ей делать теперь? Ходить за ним, как собака в ожидании подачки? Жадно ловить его случайную ласку? Да она лучше умрет! Пытаться завлечь его своими чарами? Ведь ей так часто говорили, что она прелестна.

Быстрый переход