Не помня себя, Лайза размахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но он быстро схватил ее за запястье. Она молча пристально смотрела на него, задыхаясь от ярости.

— А как насчет вас и Кэролайн Пул? — нанесла ответный удар Лайза. — Вы почти раздевали ее взглядом на виду у всех. Конечно, вам не пришлось бы долго трудиться, потому что ее платье было настоящим позором. Скажите мне, мистер Локридж, что говорят о союзе между вами и мисс Пул?

Какое-то мгновение Чад стоял неподвижно, и даже в темноте Лайза чувствовала, что его взгляд прикован к ее глазам. Она попыталась отстраниться, но он крепко держал ее за руку. Неожиданно он вздохнул.

— Лайза, извините меня. Мне очень жаль. Я пришел сюда не за тем, чтобы ссориться с вами.

— Так зачем же вы пришли сюда?

В ту же секунду, когда эти слова сорвались с ее губ, она бы с радостью откусила себе язык. Чад ничего не ответил, но словно электрический разряд проскочил между ними. У Лайзы перехватило дыхание. И в следующее же мгновение Чад выпустил ее руку только для того, чтоб одной своей рукой обвить ее талию, а другую погрузить в ее беспорядочно сбегавшие на шею локоны. Она издала невнятный возглас протеста, когда он притянул ее к себе. Лайза замолкла, и невольная дрожь счастья пробежала по всему ее телу, когда сильные и ищущие губы прижались к ее губам.

Безотчетно ее руки порхнули вверх, чтобы обнять его, и она всем телом прижалась к нему. Его губы оторвались от ее рта лишь для того, чтобы легче птичьего пера коснуться ее глаз, щек и висков. Лайза едва дышала, и воля ее была сломлена. И когда его рот снова вернулся к ее губам, они с радостью раскрылись ему навстречу.

Опустившись с Лайзой назад на скамейку, он еще теснее прижал ее к себе и прошептал:

— О Господи… — Голос его был почти что стоном. — Ты терзаешь меня, Лайза.

При этих словах Лайза опомнилась — она мгновенно вырвалась из рук Чада. У нее было такое чувство, словно ей дали пощечину. Она вскочила со скамейки и с невнятным возгласом стремглав умчалась домой, оставив Чада смотреть ей вслед.

Глава 11

— А в четверг, — сказал Джем Дженуари, — мистер Дэвентри провел почти весь день в Лиммерсе в обществе Чарльза Саммерсби.

— Саммерсби? — переспросил Чад. — Мне незнакома эта фамилия.

Оба они сидели в кабинете Чада на первом этаже арендованного им дома. Чад в изумлении смотрел на своего лакея, с присущей ему элегантностью расположившегося в кресле напротив письменного стола хозяина. И дело было вовсе не в том, что теперь он был одет в темную ливрею камердинера — просто, глядя на него, можно было подумать, что это гость джентльмена, заглянувший мило и непринужденно поболтать за бокалом вина. Его речь волшебным образом трансформировалась, лишившись жаргонных словечек и акцента простонародного наречия, на котором он говорил в день своего появления на Беркли-сквер. Джем объяснял это своим природным талантом к мимикрии.

— Саммерсби, — пояснил Джем, взглянув в потертую записную книжку, которую держал в руках, — это развратная злобная мелкая бестия, которая шныряет, как хорек, по задворкам высшего света. Он холит себя, словно он дорогой голландский тюльпан, и благодаря своей респектабельной внешности ему иногда удается пролезть в разные престижные щели, но он, несомненно, скверный человек. И опасный. Или, по крайней мере, мог бы быть им, не будь он таким трусом. Его излюбленное лакомство — юнцы с тугими кошельками из провинции, которых он обирает до нитки, но ходит слух, что он готов на что угодно — только заплати. Правда, пока речь не зайдет о насилии. Он закоренелый сплетник, что, безусловно, делает его особенно притягательным для хозяек лондонских домов рангом пониже.