В холле послышались чьи-то быстрые шаги. У Гизелы оставалось всего несколько мгновений наедине с Мэг. Она торопливо заметила:

— Это — очень серьезное дело, Маргэрит. Я хочу знать правду. Скажи, что здесь произошло?

Глаза у Мэг блестели холодным блеском, словно два бриллиантика.

— Я сказала правду, мисс фон Гогенемс, — сказала она неровным, ломким голосом.

— А мне кажется, что нет…

Не успела Гизела выйти из комнаты, как в нее ворвались мисс Лайтфут, Фостина и экономка с одеялами в охапке.

Миссис Лайтфут, взяв на руки Бет, отнесла ее к себе наверх. Гизеле никогда прежде не приходилось замечать в ней такой чисто женской черты — нежного материнского чувства, находящего выход в заботах о чужих детях. Она уже не думала ни о себе, ни о своей школе, ухаживая за Бет и стараясь поудобнее уложить ее в кровати. Когда постепенно естественный розоватый цвет возвратился к бледным провалившимся щекам девочки, когда капли пота оттенили светло-коричневый пушок на висках, вздох искреннего облегчения вырвался из груди миссис Лайтфут. Наконец, Бет подняла свои песочного цвета ресницы и обвела долгим взглядом незнакомую комнату:

— Что это?.. Где я?

— Помолчи и попытайся отдохнуть молча, — мягко сказала миссис Лайтфут. — Экономка посидит возле тебя и принесет, все что надо.

Она встала и посмотрела на окружающих:

— Благодарю вас, мисс фон Гогенемс, за то, что вы так быстро среагировали. Маргэрит, спустись вместе со мной и зайди ко мне в кабинет.

— Да, миссис Лайтфут. — Лицо у Мэг разгладилось, стало розовым и приятным. Она вышла из комнаты и побрела вслед за миссис Лайтфут. Направляясь в свою комнату, Гизела услыхала чьи-то быстрые шаги. С ней в полутемном холле чуть не столкнулась Фостина, запыхавшаяся от ходьбы.

— Почему миссис Лайтфут не сказала мне ни слова? Ведь сегодня — последний мой день в школе. Через час за мной приедет такси. Разве трудно в такую минуту быть немного повежливее?

— Как ты думаешь, чем вызван обморок у Бет? — задала ей встречный вопрос Гизела.

— Понятия не имею. А ты?

— Я стояла спиной к дому, — Фостина помедлила, когда они подошли к двери комнаты Гизелы. — Я рисовала там, на лужайке, около двадцати минут. Затем услыхала детский крик. Я до того испугалась, что не сразу пришла в себя. Знаешь, такое часто бывает, если внимание чем-то поглощено, особенно, если пишешь что-то или рисуешь. Я обернулась, но за спиной никого не увидела. Окна в доме были открыты, значит, крики раздавались оттуда. Я подбежала к ближайшему — это оказалось окно класса для письма.

— Ты видела, как я бежала к библиотеке?

— Нет, не видела. Вероятно, ты добралась туда быстрее меня. Когда я подбежала к классу, ты уже находилась там, внутри и стояла на коленях, склонившись над Бет.

— Я прошла в класс через библиотеку, — объяснила Гизела. — А ты прибежала прямо к окну классной комнаты с лужайки. И на это у тебя ушло все же больше времени.

— Я так испугалась, — по глазам Фостины чувствовалось, что она умоляет подругу простить ее за медлительность. — К тому же я не столь подвижна, как ты.

— Ты стояла у окна прямо напротив двери в холл. Дверь была распахнута. Ты никого не заметила в холле?

— Нет, нет, — на лоб Фостины набежали морщины, и в ее голосе послышалась какая-то неуверенность. — Нет, не могу утверждать, что я кого-то там видела…

— Ну а что ты вообще видела? — нетерпеливо перебила ее Гизела.