– Это правда, – согласилась Эмили, направляясь с двумя стаканами к дивану перед камином. – Мне и самой их немного жаль. Я думаю, нам с Александром больше повезло с мамой – я хотела сказать, на нас пришлись ее лучшие годы: когда мы были маленькими, она была другой… А девочкам пришлось несладко… все эти мамины мужья… Мне кажется, с тех пор, как мама рассталась с их отцом, она без остановки катится по наклонной. И к сожалению, ничего с этим не поделаешь… – Эмили говорила немного с придыханием, и ее звонкий голосок замер на печальной ноте. Она беспомощно пожала плечами, и вся ее поза выражала бессилие и огорчение. – Ни ты, ни я практически ничего не можем сделать, хотя она твоя дочь, а моя мать. Вряд ли она когда-нибудь изменится, бабушка.

Эмили теперь смотрела на бабушку нахмурившись, и ее светлые брови сошлись на переносице.

– Мамина беда в том, что она страшно неуверенна в себе. Она недовольна тем, как выглядит, какая у нее фигура, что она представляет собой как личность… – да практически всем. – В ее голосе звучала боль.

– Ты действительно так думаешь? – Эмма была удивлена услышанным. Выражение ее лица изменилось, в суровых зеленых глазах промелькнула искорка злорадства, когда она сказала с чрезвычайной холодностью:

– Абсолютно не могу себе представить почему. – И она подняла свой стакан. – Твое здоровье! За тебя!

– За твое здоровье, бабушка, милая!

Эмма устроилась в уголке огромного дивана и, щурясь немного от яркого солнца, задумалась о своей внучке – хорошенькой двадцатидвухлетней Эмили. Эта девушка занимала особое место в ее сердце. Помимо того, что она была открытой по характеру и с ней всегда было легко, она вызывала симпатию, от нее словно исходил свет, она всегда была в хорошем настроении, всегда излучала оптимизм. Кроме того, она была очень деятельна – работала и жила азартно и увлеченно. И хотя розовые щечки, нежная кожа и белокурые волосы наводили на мысль о хрупкости и напоминали пастушку на дрезденском фарфоре, это впечатление тем не менее было обманчиво. Под этой внешней хрупкостью скрывалась незаурядная энергия поезда, мчащегося на полной скорости. Эмма знала, что некоторые в семье, особенно ее сыновья, считают Эмили легкомысленной болтушкой. Это в душе забавляло Эмму, потому что она отлично понимала, что Эмили умышленно создает у людей это ложное представление о себе. Оно никоим образом не отражало серьезности и целеустремленности, составлявших основу ее характера. Эмма уже давно пришла к выводу, что на самом деле ее сыновья недолюбливают свою племянницу, потому что она резковата в суждениях, неуступчива и говорит то, что думает – а это их не устраивает. Эмма не раз была свидетельницей столкновений, когда Киту и Робину здорово доставалось от бесстрашной и прямодушной Эмили.

Эмма посмотрела в ясные зеленые глаза Эмили – такие же, как и у нее самой когда-то, и увидела в них огонек надежды, а потом обратила внимание на уверенную улыбку, играющую на губах внучки. Совершенно очевидно, Эмили убедила себя, что ей удастся добиться того, чтобы все было так, как она хочет. О Господи! Глубоко вздохнув, Эмма сказала с легким смешком:

– Для человека, у которого есть серьезная проблема, ты не выглядишь достаточно встревоженной, дорогая моя. Сегодня утром ты буквально сияешь.

Эмили кивнула, соглашаясь:

– Я не думаю, что моя проблема настолько серьезна, бабушка. Я хочу сказать, сегодня она такой мне уже не кажется.

– Я рада это слышать. Когда мы разговаривали во вторник утром, мне показалось, что ты несешь на своих плечах бремя всех мировых проблем.

– Правда? – рассмеялась Эмили.