— Шотландское виски?

Я знаю, мало кто мне поверит, но он приподнял голову примерно на пять сантиметров и уставился на мои часы.

— Рановато? — спросил я. — Розовый джин?

Мне не требовалось дожидаться его ответа.

— Сделайте два больших, — сказал я воображаемому бармену.

Он недовольно фыркнул, поэтому я добавил:

— Вылейте розовый. Ну, — сказал я, — это для тебя. За счастливое будущее.

И мы улыбнулись друг другу, довольные.

— Я не знаю, что бы ты мне посоветовал, — сказал я, — но табачные акции настолько низко упали, что они, несомненно, потерпят крах. Когда подумаешь, что «Империалз» в начале 30-х годов шли за кругленькую сумму в 80 шиллингов, а теперь их можно приобрести меньше чем за 60... Эта канцерофобия не может долго продолжаться. Люди должны получать свои удовольствия.

При слове «удовольствие» он опять подмигнул мне, посмотрел таинственно вокруг, и я понял, что, похоже, я выбрал ложный путь. В конце концов, его совсем не интересовало состояние рынка.

— Вчера я слышал пикантную историю, — сказал я. — Мужчина вошел в вагон метро, а там оказалась хорошенькая девушка со спущенным чулком...

Он зевнул и закрыл глаза.

— Извини, я думал, это что-то новенькое. Теперь ты мне расскажи что-нибудь.

И представляете, этот чертов младенец был абсолютно готов выполнить мою просьбу. Но он относился к категории людей, которые находят забавными только свои собственные шутки, поэтому, когда он попытался заговорить, то все, что он смог сделать, — это рассмеяться. Из-за смеха он так и не смог рассказать свою историю. Он смеялся и подмигивал, и снова смеялся — какая, должно быть, это была замечательная история. Пересказывая ее приятелям, я смог бы в течение нескольких недель обедать у них. Его конечности от смеха подергивались; он даже пытался высвободить руки из-под розовых кроликов, но постепенно смех его угас. Я почти расслышал, как он произнес:

— После расскажу, старина.

Молодая мамаша, войдя в купе, сказала:

— Вы забавляли его. Как вы добры. Вы любите детей? — Она взглянула на меня так (вокруг губ и глаз образовались умильные морщинки), что я почувствовал искушение ответить ей с требуемой теплотой и лицемерием, но тут я встретил твердый, непреклонный взгляд младенца.

— Вообще-то, — сказал я, — нет. Право же, нет. — Я нес чепуху под изумленным взглядом этих голубых прозрачных глаз, теряя все шансы на успех. — Знаете, как это бывает... никогда не было собственного... Хотя я люблю рыб...

Полагаю, что до известной степени я был вознагражден. Младенец выпустил целую гроздь пузырей. Он был удовлетворен; в конце концов, не следует приставать к матери своего приятеля, особенно если принадлежишь к тому же клубу, поскольку внезапно я совершенно ясно понял, в каком клубе он будет через двадцать пять лет.

— На мой счет, — очевидно, говорит он теперь. — Двойную порцию всем.

Мне оставалось только надеяться, что я не проживу так долго.