– Меня невозможно оскорбить, так что ваш негодующий взгляд не достигает цели. Разве вы не понимаете, что, прячась, никогда не избавитесь от Вильяма? Я знаю, поверьте мне. Развлекайтесь, забудьте прошлое, думайте о настоящем.

– Я не хочу развлекаться, – проскрежетала она сквозь зубы. – Я хочу…

– … зачахнуть от неразделенной любви. Это вы уже делали шесть месяцев – вполне достаточно. Он не заслуживает и шести дней ваших слез, Джессика. Это хоть вы понимаете? – Склонив голову набок, он безжалостно разглядывал ее прищуренными глазами. – Вы умная женщина, неужели вам не понятна вся бессмысленность такого поведения?

– Вы… вы ужасный человек. – Нет, она не заплачет, ни за что не заплачет, твердила про себя Джессика, чувствуя, как горят щеки.

– Нет, просто практичный.

Если бы она взглянула на него, то увидела бы, как на мгновение сочувствие смягчило жесткие черты его лица, но она не отрывала глаз от своих сцепленных рук.

– Полагаю, ваша практичность распространяется и на поступок Джо? – Она подняла глаза на его бесстрастное лицо. – По-вашему, надо было отдать ей кольцо и сказать: «Спасибо, что увела у меня жениха, что спала с ним за моей спиной, хочешь, я буду крестной матерью вашему ребенку?.. Как я поживаю?.. О, прекрасно, Джо: я развлекаюсь…»

– Сестра поступила отвратительно, и если вы никогда ее не простите, она того заслуживает. – Глухой голос проникал в самое нутро, и что-то подсказывало Джессике, что он говорит не только о Вильяме и Джо… Здесь было и нечто другое… – Но речь не об этом. Я не говорю, что вы должны их прощать, Джессика. Ваши чувства помогут вам встать на ноги. – (Это точно, он говорит о себе, ошеломленно подумала она.) – Познайте себя – свои слабости, свою силу, свои промахи, и вы станете грозным противником.

– А что, если я не хочу быть грозным противником? – прошептала она. – И мне кажется, что самопознание, о котором вы говорите, – опасная вещь.

– Почему? – Он подался к ней, сверкая глазами.

– Я как-то читала, не помню где… что если полностью узнаешь себя, то не останется места сомнениям, колебаниям…

– И чем это плохо?

– Это лишает нас человечности. – Мгновение казалось, что слова поразили его, но тут же серые глаза стали холодны как лед.

– Я человек, Джессика. – Он перегнулся через стол, взял ее за руку, и она не смогла скрыть дрожь. – Я прежде всего человек. – Ласкающий, глубокий голос, которого она прежде не слышала, прожигал ее насквозь. – А человеку нужен другой человек, чтобы касаться его, ощущать, делиться своими сокровенными мыслями и чувствами, вы согласны? – Слова сами по себе ничего не значили, но глаза впивались в ее рот, обегали контуры губ, и ей пришлось приложить пальцы к губам, чтобы охладить их жар.

– Я не знаю… – Что за безумие? Не станет же он заниматься любовью посреди ресторана? В одном она не сомневалась: Вильям никогда не вызывал у нее такого шквала эмоций.

– Не знаете? – Вихрь горько-сладких чувств стал неуправляем, весь мир сосредоточился на этом красивом лице напротив. – Тогда давайте я покажу вам, милая девушка; позвольте показать вам, что вы должны повелевать, что это и есть ваше право, право красивой женщины, рожденной для обожания.

– Что… что вы говорите? – чуть слышно произнесла она, каждая черточка ее лица выражала замешательство.

– Я хочу вас, Джессика, – ласково сказал Кольт, – я ужасно хочу вас, больше, чем кого-либо за долгое, долгое время.