Как раз сейчас мне следовало бы вернуться, разбудить Азарию и сказать ему: «Послушай, голубчик, вот ответ, который понапрасну искали твои Спиноза и господин Гуго Буксхолл, а также все твои витающие в облаках мудрецы-философы, которые не перестают вопрошать, осталось ли в мире хоть немного справедливости и если осталось, то где она. Доброе утро, Азария, проснись и ты, Римона, пойди поставь чайник на огонь, я ушел и вернулся, открыв, где же есть справедливость. Только во сне. Справедливость для всех, и с избытком, каждому по его способностям и потребностям, ибо там, в снах, существует настоящий кибуц, такой, каким он должен быть. Даже главнокомандующий израильской армией не может приказать тебе: „Это делай, а это — нет“. Он даже самому себе такого приказать не может, ведь и он спит как сурок, без мундира, без погон, без всего, спит себе внутри своей справедливости. Идите спать, друзья, справедливость дожидается каждого.

И только я буду бодрствовать. Я не хочу спать, я хочу беситься, как поется в детской песенке. Я не ищу никакой справедливости, я ищу жизни. А это, так или иначе, полная противоположность справедливости. Я уже предостаточно спал и отныне буду бодрствовать как дьявол. Я вырвался из рук сумасшедших стариков, вырвался из пут их безумия. Я выбрался живым, выбрался раз и навсегда из вашего сна, потому что я не ваш. Я вырвался из безумия ваших попыток исправить мир, я вырвался из справедливости. Будьте здоровы. Спите хоть до завтрашнего дня. Я один, я бодрствую, и вот-вот начнется мое путешествие».

С этой мыслью Ионатан обернулся и окинул взглядом свой дом. Фонари вдоль забора уже погасли. Весь кибуц словно плыл в серовато-молочном тумане. Водонапорная башня, увитая зеленым плющом. Сено, уложенное под навесом. Коровники. Дома, в которых живут кибуцные подростки, и дома для ребят помладше. Острия кипарисов, окруживших белые стены столовой. Маленькие домики с красными крышами и окнами, закрытыми жалюзи. Спуск к плавательному бассейну. Баскетбольная площадка. Загон для овец. Старое здание сторожки. Подсобные помещения… Оберегай свое сердце, чтобы не овладела им щемящая тоска, а то глядишь и снова окажешься в ловушке.

Ионатан зажмурил покрасневшие, затуманившиеся глаза, ощутив что-то пугающе враждебное, словно маленький зверек, который учуял приближение охотников. Оберегай свое сердце. Это ловушка. Хитроумно расставленные сети, тончайшие, тоньше паутины. Вот здесь я валялся ночами на лужайке спина к спине с кем-то из друзей или с одной из девушек. А вот сюда однажды осенью меня, наряженного в трикотажную рубашку и спортивные брюки, повели на экскурсию, и я услышал рассказ о героизме защитников кибуца, о первом стаде, похищенном грабителями, о том, что такое севооборот и как созревают плоды. Здесь любили, целовали, выговаривали. Здесь учили, как управляться с коровой и как водить трактор. Здесь замечательные люди, и если постигнет меня несчастье, они немедля созовут комиссию, которая поможет мне выбраться из затруднений. И если я украду, убью или буду ранен так, что мне отнимут обе ноги, они установят очередь посещений — в тюрьме ли, в госпитале ли — и будут хранить меня от любой беды. Оберегай свою душу, голубчик: они бросаются за тобой в погоню — еще до того, как стало известно о твоем побеге…

Вот уже новые десять минут прошли, а я все еще торчу здесь. Что будет, если меня заметят? Странный он, этот свет за холмами, и голубоватый, и розовый, и серый. Свет чистый и ясный. Куда-то на юг движется товарный состав, и локомотив жалуется на жизнь, будто и его пытаются удушить. Кибуцные собаки лают за забором. Думают, что я враг. Я и вправду враг. Одна очередь — та-та-та — и кончено.

Но вот что-то движется по дороге.

Грузовик.