– Даша была с няней. Кто-то напал. Няню нашли без сознания, а дочь исчезла.

Хвощова говорила отрывистыми фразами. Должно быть, боялась разрыдаться.

Моей Ленусе тоже было шесть лет. Я попробовал представить, что она пропала, – и тут же запретил себе даже думать такое. Сразу закололо сердце.

– Может быть, няне стало плохо, она потеряла сознание, девочка испугалась и убежала? Где это произошло?

– В моей клинике. Вернее, в больничном парке. Там вокруг ограда. Дашенька никуда не делась бы. И потом, она в меня. Не из пугливых. Это похищение, никаких сомнений. Я богата, она мой единственный ребенок.

Я читал в газетах, что несколько лет назад Хвощова выстроила где-то на Васильевском острове детскую благотворительную клинику, очень хорошую.

– И всё же. Полиция искала на соседних улицах?

– Те, кто вмешивает в дело о похищении полицию, получают труп. – У Хвощовой застучали зубы. – Это известно. Я велела хранить своим строжайшую тайну. Ждать требования о выкупе и ничего не предпринимать.

– Но если вы хотите обойтись без полиции, зачем вам я?

– Я хочу обойтись без официального обращения в полицию. Прошу вас поехать со мной и заняться спасением Дашеньки приватно, как частное лицо. Это невероятная удача, что вы оказались здесь! Едемте на вокзал. Мой вагон уже прицепляют к парижскому поезду.

Я опешил.

– Помилуйте! Я всем сердцем сочувствую вашему несчастью, но, во-первых, я нахожусь в командировке. А во-вторых, я больше не работаю в сыске. Я теперь служу в центральном аппарате Департамента, заведую Техническим бюро. Уверен, что любой полицейский начальник, даже министр, не откажет такой особе в просьбе о конфиденциальном расследовании, выделит самых лучших сотрудников!

– У меня нет времени ходить по кабинетам. Вы – тот, кто мне нужен. Умоляю, Василий Иванович. Я заплачу любые деньги!

Я выпрямился во весь рост. Вот он, наконец, настал, час реванша – за мое «Грехопадение», за долгие терзания, за скверные сны.

– Сударыня, еще раз скажу, я глубоко вам сочувствую. Могу отправить телеграмму господину директору, чтобы он принял вас, как только вы прибудете в Санкт-Петербург. Однако вы напрасно думаете, что меня можно купить. Тогда… в тот раз… это было затмение, единственный в моей жизни случай, о котором я горько сожалею. Не предлагайте мне денег.

– Сто тысяч, – сказала Хвощова. – Половину вперед, вне зависимости от результата. Чековая книжка со мной.

– Нисколько не возьму. Хоть миллион! – твердо ответил я, подумав: ныне отпущаеши, Господи. Теперь я больше не буду мучиться «Грехопадением», я искупил вину перед собственной совестью. Да, я взял тридцать тысяч, но отказался от ста.

Однако Алевтина Романовна только дернула краем полногубого рта.

– Мне все равно, возьмете вы плату или нет, но вы немедленно едете со мной в Россию. Тот ваш рапорт по-прежнему у меня. Как и расписка, которую я у вас взяла для гарантии. Если вы откажете, я отправлю эти бумаги вашему начальству и расскажу, почему вы тогда дали заключение о самоубийстве. Перестаньте кочевряжиться, Гусев! Время дорого! Мне устраивают беспрепятственный транзит в России, и всё же мы попадем в Петербург только послезавтра! Моя Дашенька в лапах преступников. Каждый лишний час – мука.

У меня задрожали колени. Только что я ощущал себя победителем и вдруг обратился в студень, в медузу – вроде той, что была изображена на стене океанографического буфета.

Я увидел, как Мари Ларр, расплатившись по счету, встает из-за столика. В голову мне пришла идея, за которую я ухватился, как за соломинку.

– Я знаю, кто вам нужен! – быстро сказал я.