Прежний министр, умнейший человек, очень мудро поступил, забрав меня в центральный аппарат и переместив с сыскной должности на административную, почти научную. Здесь я находился на своем месте и выше по служебной лестнице подниматься не чаял. А впрочем, выше уже было и некуда. В вице-директорá Департамента? Нет уж, слуга покорный. Там нужно политиканствовать, а это совсем не по моей части.
– В-третьих, – продолжала между тем мадемуазель Ларр, – я сама подбираю себе команду. Все мои сотрудники штучные. Каждый – первейший мастер в своей области, умеющий делать нечто важное лучше меня…
Она не договорила, потому что в этот самый миг с грохотом распахнулась дверь. Сейчас судьба подхватит меня и понесет на своих бурных волнах, не давая опомниться.
Сердце мое бьется чаще, шаги убыстряются. Девятьсот восемьдесят семь, девятьсот восемьдесят восемь, девятьсот восемьдесят девять…
II
– Ах, вот вы где, Гусев! – раздался женский голос, показавшийся мне знакомым.
Я повернулся и обмер.
К столику шла – нет, почти бежала – мадам Хвощова, которую я никак не ожидал увидеть здесь, в Монако. И откровенно говоря, предпочел бы вообще никогда больше не встречать. У каждого человека в жизни есть постыдные события, которые он хотел бы забыть. Наихудший из моих «скелетов в шкафу», давний предмет моих душевных терзаний, – история с Хвощовой.
Это была одна из крупнейших русских предпринимательниц, газеты называли ее «табачно-спичечной королевой» – громкий титул для страны, в которой курит сорок восемь миллионов человек и расходуется в год сто девяносто пять миллиардов спичек (я люблю статистику, и у меня отличная память на цифры).
– Алевтина Романовна, вы? – пробормотал я, поднимаясь. – Какими судьбами?
Выглядела Хвощова странно. Шляпка набок, ресницы трепещут, на щеках красные пятна, руки без перчаток. Я никогда не видывал ее такой, даже в те тяжелые московские дни. Это была крупная, ухоженная, чрезвычайно уверенная в себе женщина, подверженная эмоциональным взрывам, но даже в крайнем гневе никогда не терявшая самообладания. Сейчас же она вся тряслась, будто в припадке безумия.
Откуда она здесь взялась? Как меня разыскала? И зачем я ей понадобился через столько лет?
На первые два вопроса я получил ответ сразу же.
– Я приехала из Ниццы. Только вчера прочитала в «Эклерёр», что вы участвуете в Монакском конгрессе. Прочитала, и тут же забыла. А сегодня, когда пришла телеграмма, поняла: мне вас Бог послал! Идемте же!
– Куда?
Хвощова взглянула на мою спутницу, но не извинилась и не представилась. Это тоже было решительно не похоже на всегдашнее ее поведение, хоть и напористое, но неизменно корректное.
– Отойдем.
Мари Ларр смотрела на незнакомку молча, не выказывая ни удивления, ни оскорбленности.
– Не беспокойтесь обо мне, мсье, – молвила она по-французски. – Я вижу, что дело не терпит отлагательства. Ступайте, я заплачу за кофе.
– Что вы! Как можно! – всполошился я. – Гарсон!
Но Хвощова бесцеремонно схватила меня за локоть и потащила прочь, к окну.
Я не видел ее… семь, да, семь лет, но как часто в тягостных снах мне являлось это скуластое, некрасивое, дышащее силой и властностью лицо, эти требовательные глаза под густыми, сходящимися на переносице бровями.
– Вы должны мне помочь, Василий Иванович. И вы мне поможете, – с напором, чуть ли не с угрозой сказала она так, будто мы только недавно расстались.
То же самое она заявила, когда я увидел ее впервые – в моем рабочем кабинете, в Москве, где я заведовал сыскной частью.
Вошла высокая, прекрасно одетая, сильно беременная молодая дама, о визите которой меня заранее известил полицеймейстер: к вам-де явится вдова Хвощова, весьма активная особа, с большими связями, так что вы уж с ней погалантерейней. |