Упоминая знаменитую переписку, Черчилль пытается создать у читателей впечатление, что между британским и американским руководством была налажена тесная и плодотворная связь, позволяющая накоротке и в согласии решать сложнейшие вопросы военного времени. Однако реальность была куда более прозаична. Британский премьер действительно установил особые отношения со своим заокеанским коллегой и старался активно поддерживать их как посредством упомянутой переписки, так и с помощью личных встреч. Но говорить о том, что два государства действовали в унисон, особенно в 1940 году, означает выдавать желаемое за действительное. Хорошо укрытые от европейских треволнений Атлантическим океаном, американцы не торопились принимать участие в боевых действиях. Согласно результатам общественного мнения, на вопрос «Кто победит в текущей войне» точка зрения американских респондентов распределилась практически поровну между тремя вариантами ответов: «Британия», «Германия» и «Не знаю».

Черчилль, напротив, продолжал тешить себя иллюзией, что США не будут медлить и вступят в войну. Де Голль впоследствии вспоминал, как в августе 1940 года в Чекерсе, потрясая в воздухе кулаками, Черчилль закричал:

— Неужели люфтваффе не придут?

— Вам так хочется, чтобы немцы разрушили ваши города? — спросил французский собеседник

— Поймите, — объяснил ему Черчилль, — бомбардировки Оксфорда, Ковентри, Кентербери вызовут в США такую волну возмущения, что Америка вступит в войну!

В этом диалоге вновь проявляется акцент британского премьера на психологическом воздействии конкретных действий. Аналогичной логики он придерживался и во время общения со своими коллегами. «Зрелище бойни и кровавой бани на нашем острове вовлечет США в войну», — сказал он премьер-министрам доминионов в середине июня все того же 1940 года.

Вторжения не произошло. Но и без него США не слишком торопились отказываться от своего нейтралитета. Эксперты сравнивали проводимую в 1940 году Вашингтоном политику с поведением военнослужащего, который, хотя и не принимает непосредственного участия в боях, тем не менее не гнушается снимать сапоги и часы с умирающего солдата. Не считая ведения бизнеса — за год войны Великобритания заплатила США наличными почти четыре с половиной миллиарда долларов за продовольствие и материальные средства, — единственным результатом англо-американского союза в тяжелейший для Британии 1940 год стал августовский обмен старых пятидесяти американских эсминцев времен Первой мировой войны на право США использовать в течение девяноста девяти лет восемь британских военно-морских и военно-воздушных баз в северной и южной части Атлантического океана.

Вряд ли эта сделка, по результатам которой к концу 1940 года удалось полностью переоборудовать и подготовить к плаванию только девять из упомянутых пятидесяти эсминцев, может быть расценена, как полноценная помощь. Тем более что и Рузвельт говорил о ней не иначе, как о «приобретении баз для обороны Западного полушария», что категорически «не устраивало» Черчилля. Продолжая играть на струне психологического эффекта, британский политик решил представить получение эсминцев в качестве значительного дипломатического успеха своей страны. В обращении к Рузвельту он отметил, что не собирался заключать с ним «какой-либо контракт, соглашение или сделку, связанную с продажей». В его трактовке, базы были предложены «совершенно независимо от вопроса об эсминцах или какой-либо другой помощи». Эта телеграмма была приведена в «Их звездном часе», как и другие пояснения автора о том, что передача эсминцев «произвела глубокое впечатление во всей Европе». Ведь речь шла о «событии, которое, безусловно, приблизило Соединенные Штаты к нам и к войне <… > этот шаг свидетельствовал о переходе США из положения нейтральной к положению невоюющей стороны».