Но с учетом масштаба событий и серьезности рассматриваемых эпизодов воздействие этих приемов увеличивается многократно. Особенно это заметно на примере знаменитого выступления в палате общин от 24 марта 1938 года, когда для усиления своих высказываний Черчилль прибегает к рассмотрению настоящего из будущего, добавляя при этом дополнительный пласт — знания о прошлом:
«Обратившись к истории Рима и Карфагена, мы легко поймем, почему так произошло, — говорит он о поражениях Британии на внешнеполитическом фронте со времен победы в Первой мировой войне. — Но если с тремя Пуническими войнами уже давно все более-менее ясно, то, анализируя причины падения Британской империи, угроза которого сейчас нависла над нами, историки будущего и через тысячу лет вряд ли смогут разобраться в перипетиях нашей внешней политики. Грядущие поколения никогда не поймут, как столь великая нация, располагающая всеми необходимыми ресурсами, позволила унизить себя, добровольно отказавшись от всех преимуществ абсолютной победы в предыдущем мировом противостоянии, доставшейся ей дорогой ценой!».
Черчилль не только использует старые приемы. Он их развивает. В риторике 1930-х годов описанный выше прием «суда будущих поколений» приобретает новую форму, когда акцент делается одновременно и на значимости сегодняшних поступков для будущего, и на той гордости и радости, которые следует испытывать за возможность раскрыть себя в столь непростое время. В качестве примера ниже представлен фрагмент из выступления Черчилля в апреле 1933 года. На тот момент кризис был еще далек, но ощущение чего-то вневременного, выходящего за рамки эпохи, уже не покидало британского политика:
«Вполне вероятно, что самые славные страницы нашей истории еще не написаны. Может статься, что грядущие испытания еще заставят всех англичан и англичанок нынешнего поколения радоваться тому, что судьба удостоила их чести жить в столь удивительное время. Мы все должны гордиться тем, что нам доверено решение столь важных и сложных задач, ведь нет и не может быть подвига достойнее, чем защита родины от нависшей над ней страшной угрозы».
В этих словах, которые произнесены за шесть лет до начала Второй мировой войны, уже слышна военная интонация Черчилля, вначале первого лорда Адмиралтейства, затем — премьер-министра. И это выступление не единственное. В двух предвоенных сборниках встречается много фрагментов, в которых отчетливо слышен не обличающий голос заднескамеечника, а ободряющий и призывающий голос главы правительства. Представленные материалы — словно репетиция выступлений Черчилля перед своим народом и всем миром летом 1940 года. И успех этих выступлений, помимо их удивительного соответствия происходящим событиям и чаяниям самих британцев, объяснялся тем, что они не были для автора неожиданностью. Духовно он был готов к их написанию. Морально — созрел для их декламации.
Посмотрите на его реплику: «Если Британской империи суждено стать достоянием истории, то пусть это случится не в результате медленного разложения и гниения — мы готовы погибнуть лишь в сражении за свободу, истину и справедливость». На календаре 20 апреля 1939 года. Война еще не началась. Черчилль еще не занимает никакого поста. А в его словах уже слышится клич победить или погибнуть, который станет стержнем его военной политики. Он уже выступает от имени народа. В его заявлениях присутствует воодушевляющая интонация, которая расходится на афоризмы: «Пугаться надо тогда, когда зло еще можно отвратить; когда же исправить зло полностью уже нельзя, надо встретить его мужественно. Когда опасность далека, мы можем рассуждать о своей слабости, когда она близка, мы не должны забывать о своей силе».
Помимо стилистических особенностей, названные сборники могут многое рассказать о мировоззрении автора. Начнем с оценки эпохи. Черчилль называет 1930-е годы «самым великим временем». |