Изменить размер шрифта - +

– Со временем к нему привыкаешь…

– А когда вы начинали его есть, он ведь вам не нравился, не так ли?

– Да, не особенно.

– Тогда почему вы продолжали его есть?

– А почему вы едите моллюсков, запеченных в тесте?

– Потому что я люблю их.

Римо улыбнулся, а Верильо засмеялся.

Римо пожал плечами:

– Что я могу добавить к тому, что вы мафиози?

Верильо расхохотался.

– Знаете, если бы это не было так смешно, это было бы серьезно. Я полагаю, что итальянская община страдает из за алчности некоторых итальянцев. Страдают доктора, юристы, зубные врачи, преподаватели, продавцы, трудяги, вроде меня. Я просто уверен, что всякий раз, как ФБР не может раскрыть преступление, оно норовит арестовать первого попавшегося под руку итальянца. Убежден в этом. Вы итальянец, ваши предки были итальянцами?

– Возможно. Не знаю. Я вырос в приюте.

– Где?

– Мне не по душе эта тема. Согласитесь, не очень то приятно быть в неведении, кто были твои родители, откуда ты родом.

– Может быть, в вас есть восточная кровь?

– Вряд ли. Я думаю о Средиземном море, к югу от Германии, и о Севере от Ирландии до Сибири на востоке. Вот примерно такой разброс возможностей.

– Вы католик? – спросил Верильо.

– А вы торгуете героином?

На этот раз Верильо не засмеялся.

– Это уже оскорбление. Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, просто хочу выяснить – мафиози вы или нет и не торгуете ли героином.

– Это уже чересчур, – произнес Верильо, бросил салфетку прямо на тарелку с телятиной, наградил Рима полным ненависти взглядом и удалился.

С Верильо хватит, подумал Римо, – зерно брошено в землю.

Шефа полиции Брайана Дугана поддеть было не на чем. Он раз пятнадцать упомянул о своей приверженности католической церкви, об участии в социальных программах типа «Очисти – Отреставрируй – Почини» и особенно гордился своей программой укрепления общественных отношений.

– Мы учим наших полицейских, как надо относиться к ним.

Брайан Дугам сидел за письменным столом, над которым висел портрет Франклина Делано Рузвельта. Стол был завален всякими мелочами, и среди них – пресс папье в виде статуэтки и американский флаг на небольшой подставке. Портрет Рузвельта пожелтел от времени.

– К ним? – переспросил Римо.

– Ну, вы понимаете. К ним. Проблемы города.

– Не понимаю, – сказал Римо и, положив ногу на ногу, стал что то рисовать карандашом в записной книжке.

– Ну, сами знаете. Цветные. Черные. Выходцы из Африки.

– А, они?

– Да. Они, – гордо ответил шеф полиции. Лицо его сияло, ясные голубые глаза блестели; он нервно перебирал веснушчатыми пальцами.

– Я слышал, ваш город становится героиновой столицей страны.

Римо следил за голубыми глазами. Они оставались спокойными.

– Героин – это серьезная проблема, – сказал шеф. – Растущая национальная проблема.

– А какова ваша доля?

– Не понял.

– Какова ваша доля? Ваша прибыль от наркобизнеса? – повторил Римо небрежным тоном.

Шеф полиции не принял этот тон. Он уставился на Римо сверкающими голубыми глазами – воплощенные неподкупность и мужество. Губы плотно сжаты.

– Вы обвиняете меня в пособничестве торговле наркотиками?

Точно такая же интонация была у бывшего шефа Римо, когда Римо, будучи полицейским в Ньюарке, однажды оштрафовал за неправильную парковку патрульный автомобиль, посланный шефом за выпивкой к Рождеству.

– Но кто то должен покрывать торговлю наркотиками, – сказал Римо.

Быстрый переход