— Что ты здесь делаешь? Кого ищешь? — с ходу спросила она.

— Никого. Мне некуда идти.

Незнакомка прищурилась.

— Что значит некуда?

Эсма повторила то, что некогда рассказала Надире, и услышала:

— Иди за мной.

Это было не приглашение, это был приказ. Джалила испуганно прижалась к матери.

— Куда?

— Переночуешь у меня.

На вид незнакомка была не из тех, кто бескорыстно помогает ближнему. Однако Эсма, которую почти оставили силы, безропотно последовала за ней, ограничившись вопросом:

— Как тебя зовут?

— Халима.

Она привела Эсму в хижину, пол которой был покрыт слоем грязи и соломенной трухи, а тростниковая крыша едва не падала на голову. В углу ужасающе убогого жилья сидела костлявая морщинистая старуха, которой можно было дать не меньше ста лет.

— Это моя мать, — пояснила Халима и неожиданно приказала Эсме:

— Снимай одежду.

Женщина опешила.

— Зачем?

— Наденешь мою. — Она рванула Эсму за ворот рубашки. — Поторапливайся, мне нужно уходить. А ты ложись спать. До моего возвращения никуда не выходи.

С изумлением и отвращением Эсма взяла в руки засаленное ветхое одеяние. Она не стала сопротивляться, ибо что-то подсказывало ей, что Халима все равно победит. А еще молодая женщина боялась, что обитательница трущоб обидит или напугает Джалилу.

Она лежала без сна, слушая кашель старухи, задыхаясь от запаха нищеты. Халима могла бы не предупреждать Эсму — ни за что на свете та не вышла бы во тьму, где человеческие лица кажутся лицами призраков, а сами люди превращаются в хищников.

Джалила крепко спала, доверчиво прижавшись к матери. Это было единственным утешением.

Утром Халима вернулась довольная. Если счастье бывает убогим и жалким, то она являла собой его яркий пример.

— Удачная ночь, — сказала она. Отхлебнула воды из позеленевшего кувшина и впилась острыми зубами в черствую лепешку. Насытившись, обратилась к Эсме: — Теперь твоя очередь. Надеюсь, тебе повезет. Ступай на берег. Там много иноземных купцов. Вечером отдашь мне три дирхема. — Видя, что Эсма молчит и не двигается, добавила: — Или ты думаешь, я стану держать тебя бесплатно?

— А моя дочь? — спросила Эсма, пристально глядя на Халиму.

— Пусть остается здесь. Моя мать за ней присмотрит. Я лягу спать. Как проснусь, накормлю твою девчонку.

Джалила заплакала, однако Халима грубо вытолкала Эсму из хижины.

— Иди! Лучший кусок достается тому, кто раньше приходит на пир.

Вслед неслись вопли Джалилы.

— Я вернусь! — повторяла Эсма. — Я скоро вернусь!

Она почти ослепла от слез и не видела дороги. Женщина бродила по узким, продуваемым яростным жарким ветром улочкам, не глядя на узкую полосу неба над головой, а только себе под ноги. Босые ступни покрывала пыль, подол платья пестрел прорехами. В глазах встречных мужчин Эсма читала презрение, женщины испуганно шарахались в сторону. Она никогда не думала, что грань, отделяющая свет от мрака, благополучие от нищеты, настолько тонка!

Женщина пыталась просить милостыню — ей ничего не подавали. Хотела стянуть в харчевне лепешку — побагровевший от злости хозяин накричал на нее и пригрозил тюрьмой. Что она могла сделать? Отдаться мужчине? Первому попавшемуся или чужеземцу, человеку иной веры, не знающему ее языка? Впрочем, какое это имеет значение? Язык обездоленности, безысходности и нищеты понятен всем.

Эсма не смогла себя пересилить и вернулась к Халиме ни с чем. В районе гавани ее несколько раз окликали мужчины — она в панике обращалась в бегство.