– Я ведь Сашку-то проверил, – простодушно сказал Пророк, загоняя штопор в пробку и силясь вытащить её одним рывком.

Цветаев подождал, пока он не справится:

– И что?.. – спросил осторожно, боясь сглазить удачу, хотя что-то ему подсказывало, что Пророк пришёл не сориться, а мириться, но по старой привычке делал это неуклюже, как слон в посудной лавке.

– Ничего, – коротко ответил Пророк, наливая вино в стаканы. – Жаглин не предатель!

Но глаза почему-то опустил и смотрел в пол. Наверное, не верит самому себе, решил Цветаев.

– Слава богу! – воскликнул он, чтобы исчезло тягостное ощущение всеобщего вранья. – Расскажи, – лицемерно попросил он, испытывая чувство превосходства, потому что знал подноготную всех тех обстоятельств, которые волновали Пророка; при этом он покромсал колбасу и бросил её на тарелку не первой свежести.

– Действительно, положил троих, – словно только сейчас удивился Пророк. – Как, ума не приложу. Я бы не смог, а он положил. И как, подлец, сделал!

– Как? – полюбопытствовал Цветаев, снимая с колбасного кружочка белую оболочку.

Колбаса была твёрдая, как подмётка, однако с остро-пряным вкусом и хорошо подходила к кислому вину.

– На наглости – колотушкой для рыбы! – с неожиданным смешком добавил Пророк.

И Цветаев представил, как Сашка Жаглин выхватил эту самую колотушку у Зинки, разумеется, и нёсся, между прочим, с ней через полгорода, целенаправленно – именно туда, где его могли наверняка убить, в такое место, где это вызвало бы наибольший резонанс – на Бессарабский рынок, где бандерлогов, как блох на собаке. Влюбленным и дуракам везёт. Искал смерти, а получил славу удальца!

– Двоих забил этой колотушкой. А третий? Знаешь, что он с ним сделал? – Пророк поднял на него безумные глаза.

– Что? – от любопытства подался вперёд Цветаев.

Ему было жаль Жаглина. Хотя как поглядеть: смерть ради любимой! Что может быть краше! Он представил колотушку в руках разъярённого Жаглина и ему тоже стало смешно.

– Загрыз. Элементарно загрыз. Вот здесь, – Пророк показал на шею слева. – Ты сумел бы?

– Наверное, – пожал плечами Цветаев, смотря при каких обстоятельствах, если при таких, как у Жаглина, то ещё надо подумать; вдруг вспомнил упитанную Зинку в бордовом халате, бигуди и позавидовал – такие чувства не каждому даны. В отчаянии, восторженно сообразил, из-за неё! Ай, да мужик! Ай, да любовь!

– А я – нет, – тяжело признался Пророк. – Всё вот здесь омертвело, – и постучал себя по груди.

– А жена? – удивился Цветаев, наивно полагая, что она с Кубинским одно целое.

– А что жена? Жена счастлива, – сказал он странно.

Удивил Пророк, так удивил, что в пору расспросить подробности, да язык не повернулся. Цветаев сделал только участливое лицо.

– Я проверил, – сказал Пророк, возвращаясь к основной теме разговора. – Все трое с почестями похоронены на «Берковском». А там, как известно, хоронить запрещено.

– Значит, Сашка не виноват? – лицемерно предположил Цветаев.

В восторге он уже собрался было раскрывать карты перед Пророком, но вдруг подумал, что Пророк не будет играть в благородство, не будет разбираться в деталях, вникать в суть проблемы, а пойдёт и убьёт пьяного Орлова.